Магазин 'Интим' - [4]

Шрифт
Интервал

4

Темно. Тихо. Ночь. Давно угомонилась-отплакалась, отпричиталась, дважды перемыла посуду и крепко уснула Ангелина, оставив рот страдательно полуоткрытым, а брови - сердито сдвинутыми. В здоровом благодатном забытьи раскинулся на кровати Коля, глубоко продавив матрац, - спал он с негромким, легким молодецким подсапом. Да и весь дом, казалось, обрадованный скандалом у Заякиных, даже немного утомленный под конец этой радостью, погрузился в отдохновенный покой, беззвучие и старческую осеннюю мглу. Пал Игнатич спал в одежде, все там же, на диване в гостиной, с неудобствами: без одеяла, голова - на махонькой декоративной подушечке, неловко и зябко; но пробудился он не от неудобства, а от внезапно прострелившей его догадки, а вернее, от страха этой догадки; родившись в недрах сна, этот страх пронзил трепетную границу из неяви в явь и обрел щемящую сердце остроту... Пал Игнатич чуть приподнял голову, огляделся, нашел мутным взглядом знакомые углы, изгибы, абрисы предметов, покрытых полубликами, которые создавал скудный ночной свет или отсвет каких-то дальних фонарей. Может, кошмар все еще продолжается? Пал Игнатич кулаками помассировал глаза. Нет, не сон, никакой это уже не сон. Разом вспомнился прошлый, чересчур насыщенный событиями и новостями вечер - от вояжа в магазин "Интим" до диванной спинки. "Говорил я тебе..." - прозвучал насмешливо-осуждающий внутренний голос. Ангелина-то наверняка, рано или поздно, но все равно прознает, что эту штуку, которую надо бы выбросить, не Петро, а он, сам он ей приуготовил. Пал Игнатич даже съежился, представив эту неотвратимую развязку, и ему захотелось больше никогда в жизни, совсем-совсем, ни разу не встречаться с Ангелиной. "А кстати, где он? Этот... как его? Ну, этот?" - Пал Игнатич недолго потужился и впопыхах мысленно ругнулся, не припомнив е м у названия, но вспомнив его местонахождение. Осторожно, тихонечко-тихонечко Пал Игнатич поднялся с дивана и, стараясь пронырнуть незамеченным через тишину ночи, крадучись, на носочках вышел в прихожую к кладовке; принужденно ласково он открыл дверь и, закусив губу в напряженной осмотрительности, боясь малейшего шороха, вынул из нехитрецкого тайника коробочку, в которой чувствовалась небольшая, шаловливая тяжесть. Значит здесь, здесь, проклятый!.. Тем же неслышным, призрачным манером Пал Игнатич переместился к вешалке, воровски надел плащ, на голову опустил покривленную в борьбе шляпу, обулся мягко, и с нежностью, с мысленной мольбой о взаимности, открыл замок двери, " вышел, вышел, затаив дыхание и вжав голову в плечи. Полной грудью, раскрепощенными легкими Пал Игнатич позволил себе вздохнуть, лишь когда выбрался со двора своего дома на улицу, а до этого ему все казалось, что в спину стрелой ударит чей-то злой окрик или брань, а может, кто-то пустится его догонять. Он даже и не знал, кто... Город покоился в объятиях бога-старика Морфея под туманной пасмурной накидушкой осенних небес; мутные уличные огни обреченно лили свет в безмолвную скукоту; из-за угла дома выскочила блудница-кошка, пугливо озираясь, перебежала дорогу и спряталась в облезлых кустах; припозднившееся желтое окно в девятиэтажке напротив потухло. Пал Игнатич посмотрел в одну сторону, в другую, вздохнул и пошел. Не заостряя на этом внимание, не зацикливаясь, как бы не совсем даже обязательно, однако же целенаправленно он двигался в сторону переулка, где находился полуподвальчик "Интима": как недавнюю девственницу и девственника влечет взглянуть на кровать, где они потеряли невинность, так и Пал Игнатича тянуло к торговой точке, куда каким-то роковым арканом затянула его вчера нелегкая, а потом понесла по ухабам. Рядом, по пути его следования, то приближаясь, то отдаляясь и прячась в черную сень мелкого овражка, текла речка Ржавка, безнадежная по своему экологическому содержанию. Вблизи узкого железного мосточка, который повис над тощим руслом, не доходя до нужного уличного прогала, чтоб повернуть к "Интиму", который, ясное дело, был сейчас заперт и неприступен, Пал Игнатич переменил свое намерение: свернул и вскоре показался на середке мостика над Ржавкой. На поверхности речки не видно было своеобычных масляно-радужных пятен, да и сама речка едва угадывалась внизу, под тенистым заслоном кустов в это позднее безлунное время, но движение воды, ее тяжелый утомленный ход все же ощущалось, к тому же, натыкаясь на сваи мостика, вода шептала одни и те же слова, возможно, уговаривая саму себя смириться с неблагодарностью людской цивилизации. Пал Игнатич снял шляпу, чтобы ненароком не обронить и прижался к перилам, усиленно всмотрелся вниз, вслушался и сказал в подтверждение очевидного: "Бежит..." Он взял коробочку, которую держал под мышкой, ту самую коробочку с этим... ну, с э т и м, имитатором-то, и бросил ее вниз, в потемки. Речка Ржавка слегка встрепенулась от шлепка, но скоро погасила в себе раздражение, смолкла; течение медленно, недовольно подхватило коробочку в измятой обертке и поволокло. "Сокровенное... горько усмехнулся Пал Игнатич, провожая белевшее, размытое мглой, полузатопленное хозяйство. Как-то недетально, штрихами думал: - Надо бы после всего с Ангелиной-то развестись. Да и с Колей теперь жить тяжело будет. И с работы бы уволиться: там Решковский... Петро еще ко всему. Вообще уехать бы куда-нибудь в другой город, или хоть в поселок. Поначалу, может, в общежитии комнатенку, а после гостинку какую-нибудь..." Он уже сошел с мостика и шагал по улице, толком не осознавая, куда идет; вероятно, подсознательно надеясь, что сама ночь подскажет, наметит ему дорогу. И продолжал размышлять: "Да, все это не так-то просто, тем более, нынче. Да и годы уже... - Он провел ладонью по простоволосой своей голове - шляпу он не надел еще, до сих пор держал в руке - и тут вспомнил лысого мужика из пивной и его рассуждения. - Да-а... Уж скорей бы так же облезть, обессилеть по мужской части, и не думать ни о чем этаком, и не замечать. Диван, футбол в телевизоре, пивко - и никого больше дома..." В этой незамысловатой формуле мужского благоденствия было какое-то всеохватное объяснение всех треволнений жизни, всех ее разочарований и всех ее потерь, и мудрое утешение, или утешительная мудрость. Посетите магазин "Интим".


Еще от автора Евгений Васильевич Шишкин
Добровольцем в штрафбат. Бесова душа

За крутой нрав его прозвали «Бесова душа». Он получил срок за бытовое убийство. Он должен искупить свою вину кровью. Из лагеря он отправляется в штрафбат — чтобы принять боевое крещение на Курской дуге…


Добровольцем в штрафбат

За крутой нрав Федора Завьялова прозвали "бесова душа". Он получил срок за бытовую поножовщину и должен искупить свою вину. В лагере Федор подает рапорт: просится на фронт. Его ждут штрафбат и боевое крещение на Курской дуге, он проходит долгой фронтовой дорогой, которая никогда не бывает гладкой. Казалось бы, Победа совсем близко, но судьба опять испытывает Завьялова на прочность.


Бесова душа

За крутой нрав Федора Завьялова прозвали "бесова душа". Он получил срок за бытовую поножовщину и должен искупить свою вину. В лагере Федор подает рапорт: просится на фронт. Его ждут штрафбат и боевое крещение на Курской дуге, он проходит долгой фронтовой дорогой, которая никогда не бывает гладкой. Казалось бы, Победа совсем близко, но судьба опять испытывает Завьялова на прочность.


Южный крест

Преуспевающий московский бизнесмен — это мечта романтической женщины из провинции. Судьба дает Марине редкий шанс — испытать безумную страсть к человеку из другого мира. Однако быть содержанкой богача она не хочет. «Настоящая любовь — это когда тебя замуж хотят взять», — так комментирует увлечение Марины ее подруга. И вот удивительно: богач Роман Каретников готов взять Марину в жены и даже уехать с ней за границу…


Закон сохранения любви

Что бывает с молодой женщиной, которая первый раз в жизни выбирается из маленького городка в большой курортный центр, оставив дома мужа и дочь? Она радуется морю, солнцу, она открыта для новых знакомств; ей кружат голову молодое вино и обходительные мужчины… Среди всего этого праздника жизни на пути Марины оказывается человек, который пользуется ее неопытностью и провинциальной наивностью. Она не может противостоять мужской силе и наглости. Приятная поездка к морю оборачивается драмой. Но это лишь начало…Роман «Закон сохранения любви» — многоликий.


Правда и блаженство

Эпопея «Правда и блаженство» охватывает полвека российской истории — от хрущевской «оттепели» до путинской России. Главные герои книги: генерал, монах и «вечный любовник» — проходят жестокую и радостную юность, армию, локальные войны, вербовку спецслужбами. Они проходят испытание годами перелома в 1991-м и 1993-м. И всех их ждет безумно счастливая и оглушительно несчастная любовь.Эта книга — отповедь ортодоксальным коммунистам и отвязным либералам. Ее герои отражают жизненную позицию автора: любовь, свобода, честь выше всяких «измов», всяких идолов, всяких богатств.


Рекомендуем почитать
Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Нора, или Гори, Осло, гори

Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.


Огненные зори

Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.


Дела человеческие

Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.


Вызов принят!

Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.


Аквариум

Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.