– Что у вас есть по истории Второй мировой?
Я глянула на полку и язык проглотила. Ветеран сам прочитал надписи на корочках:
– “Секс в Третьем рейхе”, “Мемуары Бенито Муссолини”, двухтомник “Адольф Гитлер”… Тьфу! Все с вами ясно, – и яростно хлопнул дверью. Хорошо, что не прокомментировал.
Кто не знает пыляевского “Старого Петербурга”? Каждый петербуржец знает и хочет купить, если еще таковым изданием не обзавелся. Но мои начальники всегда не в тему…
В кои веки в магазин заглянул проректор – солидный человек, патриот малой родины:
– Пыляев есть?
– Есть. “Старая Москва”,- я чувствовала себя так, будто на трибуне “Зенита” крикнула “Спартак”…
– Да ну ее, эту Москву! – проректор досадливо махнул рукой и ушел. Навсегда.
С весны самая раскупаемая книга в магазине – “Академический рисунок”. Студенты остро нуждаются в освоении техники изображения рук, ног, ушей, глаз…
В преддверии защит дипломов и курсовиков учащиеся прямо на полу в коридорах первого этажа раскладывают графические и акварельные работы. Я, естественно, тут как тут – поглазеть.
Рисунки в разной манере, но на многих из них узнается преподавательница истории искусств – элегантная женщина, с особым стилем в одежде и спокойным благородством лица. Портреты одного человека, но индивидуальность художника выхватывает характерные именно с его точки зрения детали, отчего все изображения не похожи. Чуть другая тень, чуть другой наклон, чуть другая… При этом в каждом нарисованном образе присутствует значительная доля облика настоящего. Но не цельная его полнота! Я всегда подозревала нечто подобное в отношении, например, изображений Пушкина. Бюсты, статуи, маски… Сколько ни старайся, по ним не представить полнокровного поэта.
Вернувшись к книжным полкам, пересмотрела автопортреты Ван Гога. Как спилы с одного дерева, как срезы с одного фрукта, как последовательность шагов одного человека – даже в совокупности они не составляют живую объемную космогонию лица. Если бы мастер заглянул в мой магазинчик, я бы молча протянула ему карандаши и ватман и, конечно бы, не узнала…
Склонившиеся над прилавком представители приемной комиссии выглядели встревоженными:
– Вы бы не могли продавать нашим абитуриентам конверты по России? А то мы посылаем ребят через дорогу на почту, а они исчезают…
– Как? Совсем?
– Да. Уже пять человек ушли и не вернулись. То ли потерялись, то ли поступать передумали. Поэтому лучше не выпускать их с документами из здания.
Может, собака Баскервилей завелась? Жители близлежащих улиц выгуливают возле университета здоровенных псов, так что кто их знает… Окраина.
Повадилась ко мне в магазин одна очень умная студентка.
– Я хочу что-нибудь по логопедии подобрать. Правда, дома у меня и так много книг: не помню, что есть, чего нет… Можно, я возьму вот эту тоненькую методичку до завтра посмотреть? Сверю содержание… А денежку оставлю. Если не подойдет, верну.
– Хорошо.
На следующий день книжку возвращает, я, соответственно, деньги отдаю.
И так повторилось несколько раз.
Позже я случайно узнала, что предприимчивая девушка переписывала вечерами необходимый материал из учебных пособий. А утром возвращала их на место. Браво!
В юности, начитавшись Хемингуэя, я полюбила Париж, прочитав Бротигана, полюбила Америку. “Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин” – так, по-моему, было начертано на стенке в рекреации нашей средней школы. К чему это я… А вот к чему. Ричард Бротиган оказался для меня так значителен и так близок, что только благодаря ему мне впервые захотелось дотянуться до души Америки – потому что это его Америка, Америка из романа “Чтоб ветер не унес все это прочь”. Бротиган прижился в моем сердце с первых страниц. Его гамбургер – как мой бутерброд, его детство – словно в моем дворе.
Почему русские боятся американской экспансии? “Сникерсы”, Микки Маусы, “Виндоусы” – ничто не может прорасти на нашей земле, не став нашим. А это непросто. Картофель прижился. Колорадский жук – опять-таки. А вот кактусы только на подоконниках. И то дохнут…
К слову, посадила я осенью возле кассы денежное деревце. Так вот, на днях – засохло… К чему бы это?
Купила на Невском “Письма” Ван Гога. И тут же книга, словно птица, вырвалась из рук…
Усаживаясь на скамейку в электричке, точно помнила, как ляжка коснулась прохладного куска “докторской”. Значит, в электричке полиэтиленовый кулек был. Дома не нашла…
С утра звоню на Витебский вокзал:
– Я вчера забыла сумку в электричке. Вам не передавали?
– А что в ней было?
– Полкило колбасы и “Письма” Ван Гога. Ах да, еще ножницы. И тетрадь.
– Странный набор…
Набор вполне житейский. Вот только тетрадь… Силюсь вспомнить, о чем в ней было написано? О нас, о разном, об очень личном… Потеря зонтика или золотой сережки огорчит меня в такой же мере, как прокисшая кастрюля супа. Но забытая в электричке тетрадка – это трагедия. Кто будет читать мои записи? Ну ладно, пусть не будет читать, выкинет… Путь утерянных любимых вещей не проследить. Знаю одно, они редко возвращаются к владельцу. Лучше сразу отпустить все утраченное в электричках, автобусах, на пляжах и в кафе…
А книга? Полгода я собиралась ее приобрести, полдня читала и еще полдня горевала, что оставила в вечерней электричке. “Утешил” сын: