Мадонна с револьвером - [19]

Из своих 73 лет жизни Ирина провела в неволе и изгнании в общей сложности 45 лет.

Наталья Климова

Жизнь Климовой, её судьба потому и вписаны в человеческую память, что эта жизнь и судьба — «трещина, по которой раскололось время». И на одной стороне был «весь гуманизм девятнадцатого века, его жертвенность, его нравственный климат, его литература и искусство», а по другую — Хиросима, кровавая война и концентрационные лагеря, и средневековые пытки.

Варлам Шаламов

Родилась 18 (30) сентября 1885 в Рязани, в помещичьей семье, отец Сергей Семёнович Климов исполнял обязанности присяжного поверенного, председателя Рязанского отдела «Союза 17 октября», члена Госсовета.

После окончания Рязанской женской гимназии Наталья поступила на курсы Лохвицкой-Скалон в Санкт-Петербурге.

«Юность Наташи Калымовой (прототип Наташи Калымовой — Н. С. Климова) совпала с героическими днями России, с её самым первым пробуждением. Но та весна была так коротка и так быстро вернулись морозы, что именно молодые посадки и пострадали всего больше. Год четвёртый был годом „святого негодования“, пятый — пылкого героизма и несбывшихся надежд. А когда на лобное место политической свободы прибежал, запыхавшись, человек тыла, ему ничего не осталось, как назвать толпу, расходившуюся с кладбища, смешным именем „Думы народного гнева“. Но гнева уже не было, и народ притих. Под разбитым колоколом трепался наскоро, мочальной верёвочкой подвязанный язык», — писал Михаил Осоргин.

В мае 1906 года Н. Климова вступила в партию эсеров-максималистов и уже 12 августа 1906 года участвовала в покушении на Петра Столыпина (взрыв на Аптекарском острове). После этого была опознана и арестована.

В казематах петербургского АПЗ (дом предварительного заключения, ДПЗ, Шпалерная тюрьма, «Шпалерка» — первая в России специальная следственная тюрьма. Находится в Петербурге, на Шпалерной улице, 25) Наталья написала знаменитое «Письмо перед казнью», которое было напечатано осенью 1908 года в журнале «Образование». В конце главы вы можете прочитать его.

Смертную казнь Наталье заменили бессрочной каторгой, откуда террористка сбежала в ночь с 30 июня на 1 июля 1909 года вместе с тринадцатью каторжанками и тюремной надзирательницей A. B. Тарасовой, мотивы участия которой до конца не понятны.

В 1911 году Наталья познакомилась с социал-революционером, боевиком и, так же, как и она, беглым политкаторжанином Иваном Столяровым и вышла за него замуж. Через год она уже не занималась революционными делами, полностью поглощённая заботой о муже и детях.

Когда в России свершилась революция 1917 года, супруг первым поехал в Россию, где ждал жену с детьми, но в 1918 году Наталья заболела испанкой и умерла.

Она похоронена на кладбище Булонь-Бийанкур.

О Наталье Климовой написал пронзительный рассказ «Золотая медаль» Варлам Тихонович Шаламов. Он помогал её дочери Наталье, освободившейся из ГУЛАГа, собирать материалы о матери.

Вам всем, наверное, известно, что переживаю я, когда смерть из далёкого, туманного будущего превратилась в вопрос нескольких дней и вырисовывается очень ясно, в виде плотно натянутой верёвки вокруг шеи. По крайней мере, я помню, как я часто пыталась представить себе психологию человека, находящегося в положении, в котором обретаюсь я сейчас… И я строила возможные комбинации… но то, что получилось, превзошло все мои ожидания и, наверное, удивит вас тоже.

Тот смутный страх, порою даже ужас, который я испытывала перед смертью, когда она была за сто вёрст, теперь, когда она за пять шагов, совершенно исчез… Появилось любопытство к ней и подчас чувство удовлетворения от сознания, что вот скоро… скоро… и я узнаю величайшую тайну. И даже нет сожаления жизни, а между тем, я страшно люблю её, и только теперь я познала такие её красоты, о которых и не снилось раньше, — точно смерть есть одна из фаз жизни, точно сознание не прерывается, и идёт всё дальше… а между тем, я грубейшая материалистка, хотя знаю, что для XX века это звучит слишком ненаучно, но, однако, ничего не могу поделать со своим внутренним убеждением.

Ни в какие «будущие жизни» абсолютно не верю и думаю, что в тот момент, когда я задохнусь от недостатка кислорода, сердце перестанет функционировать, навеки исчезнет существование моего «я», как определённой индивидуальности с её прошлым и настоящим. А если материи моего тела заблагорассудится превратиться в зелёную травку весны 1907 г., а энергии — в электричество, освещающее кабинет ‹…›, то какое мне до этого дело? И эта глубочайшая уверенность в полном исчезновении моего «я» почему-то теперь меня абсолютно не пугает. Не потому ли, что я не могу конкретно себе этого представить?

Я часто думаю, что оттого я так спокойно отношусь, вообще, к вопросу о смерти, что и вопроса такого нет совсем, ибо есть слово «смерть», но нет понятия «смерть». Есть слово «чернильница», и я понимаю его, представляю себе, что это такое. Есть слово «мысль», и я понимаю его и представляю себе его значение. Есть слово «смерть»; но я не понимаю его и не представляю себе. А поэтому все мои размышления о смерти никак не идут дальше ощущения верёвки на шее, ощущения сдавленного горла, красных и тёмных кругов в глазах…