Мадонна миндаля - [89]

— Отличный выстрел, госпожа моя! — похвалил ее булочник и поклонился с каким-то почтительным изумлением.

Он, правда, слыхал, что «эта шлюха из Саронно» приютила у себя евреев и дала им работу в своей усадьбе, только, видно, слухи эти были ложными.

— Я имею полное право уничтожать вонючих неверных, без разрешения вторгшихся в мои владения! — заносчиво заявила Симонетта, и ей тут же ответил одобрительный ропот толпы. — Надо было заодно сжечь и этих еврейских выродков, — прибавила она. — Жаль, что снег выпал так некстати. Видно, дрова в вашем костре промокли? — Она уже понимала, что это чудесным образом оказалось правдой.

— Увы! — с сожалением воскликнул булочник, явно возглавлявший этих мерзавцев. — Пришлось даже оливковым маслом веревки смачивать. С маслом-то хорошо пошло! Вонючему еврею пришлось несладко, сперва у него загорелись грудь и шея, а потом огонь и до сердца добрался.

Симонетта старалась не слушать этих жутких описаний. Под обильно падавшим снегом она молча подошла к дереву, на котором принял смерть ее самый близкий и верный друг, взяла Илию за подбородок и приподняла его лицо, стараясь встретиться с ним взглядом. «Доверься мне», — прошептала она одними губами, ибо лицо ее было в этот момент отвернуто от толпы, и тут же снова повернулась к булочнику, словно желая объявить о некоем принятом ею решении.

— Люди добрые! — сказала она. — Я прошу вас проявить милосердие и предоставить мне дальнейшую заботу о выродках этого мерзкого язычника. — Она помахала в воздухе ручонкой Илии, заставив его растопырить пальцы. — Эти маленькие ручки еще вполне могут как следует потрудиться. Даю вам слово, что выращу из этих еврейских мальчишек настоящих христиан. Они еще слишком малы и не успели впитать яд иудейской веры, так что Господь на небесах наверняка одарит нас своей улыбкой, если мы приберем к рукам двух заблудших агнцев.

По толпе вновь пролетел одобрительный шепот, и Симонетта даже дыхание затаила в ожидании ответа.

— Это она верно говорит, — заметил один из палачей, который в городе занимался продажей индульгенций. — Так и в Писании говорится.

— Да, — поддержал его второй, хозяин таверны. — У меня самого двое молодых евреев в помощниках. Так что давайте-ка пощадим мальчишек. Небось, их папаша за все грехи сполна расплатился.

Симонетта, стараясь не поднимать глаз, чтобы не видеть обуглившегося тела своего друга, вытащила охотничий нож и решительно перерезала веревки, которыми были привязаны мальчики. На мгновение ей стало страшно, что палачи помешают ей забрать детей, и все тело у нее покрылось мурашками. Страстно мечтая о том, чтобы прижать перепуганных малышей к груди, она все же понимала, что подобные нежности придется отложить, а потому довольно резко схватила рыдающих мальчиков за руки и потащила подальше от дерева.

Мучители Манодораты один за другим начинали расходиться, но булочник уходить не спешил, его сорочьи глаза горели алчным огнем, ибо он думал о золотой руке еврея, которую наверняка не тронул огонь.

— Пусть теперь вороны клюют его труп, — пренебрежительным тоном сказала Симонетта, махнув рукой в сторону обгоревшего дерева, но булочник все еще медлил, потом все же не выдержал и спросил:

— Синьора, а как же его золотая рука?

— Золотую руку этого неверного я передам преподобному отцу Ансельмо, — мгновенно нашлась Симонетта. — По-моему, будет справедливо, если это золото послужит истинно святым целям.

— Так, так, — поддержал Симонетту продавец индульгенций, главный ее защитник в этой жуткой стае. — Да и с какой стати тебе-то золотая рука достанется? — напустился он на булочника. — Если синьора передаст ее церкви, это золото пойдет на пользу всем, а не только твоему сальному кошельку. Идем-ка лучше.

И он потащил своего приятеля прочь, но прежде чем уйти, оба неуклюже поклонились Симонетте в знак вновь обретенного уважения к ней. Симонетта, у которой признательность мерзавцев вызвала тошноту, заставила себя ответить им ослепительной улыбкой. И чтобы поскорее убраться с глаз палачей, прямо-таки поволокла мальчиков к дому. Но едва они переступили порог, силы окончательно ее оставили, и она рухнула на пол, прямо к ногам Исаака и Вероники.

— Вот теперь ты можешь ему помочь, — крепко стиснув руку Исаака, сказала она. — Только надо еще немного подождать — пусть они уберутся подальше. А потом пойди туда, обрежь веревки, сними тело, обмой его — в общем, сделай все то, чего требует ваша вера. Он, разумеется, заслуживал лучшей смерти, но раз уж он умер именно так, мы должны сделать все остальное как полагается. Ступай, а мне нужно немедленно уложить мальчиков в постель. Вероника мне поможет.

Они вместе выкупали и отнесли в спальню бледных как мел, испуганно молчавших детей, и Симонетта то и дело вспоминала, как обнимала и успокаивала их в ту ночь, когда погибла их мать Ребекка. Она чувствовала, что теперь ей потребуется немало времени и сил, чтобы мальчики хоть немного пришли в себя. Однако пережитые потрясения оказались настолько сильны, что их неокрепшие души не выдержали, глазенки у обоих буквально закрывались от полного изнеможения, и Симонетта, поцеловав мальчиков на прощание, не стала на этот раз убеждать их, что все будет хорошо. Зато дала им обещание, которое, как знала твердо, выполнить непременно сумеет: