Мадонна миндаля - [88]

«Я очень люблю вас!» — прошептал он. Никогда прежде он не говорил им таких слов и уж никогда больше не скажет.

Булочник шагнул вперед, держа в руках факел, и сгусток его вонючей слюны полетел Манодорате прямо в лицо, но этот проклятый еврей и глазом не моргнул! Он не попытался отвернуться или подставить вторую щеку, как советует Евангелие, наоборот: он так и впился взглядом в бельмастого булочника, проклиная его за все, что тот сделал, и столько ненависти было в его словах, что булочник невольно опустил голову. Чувствуя страх и душевную тревогу, он мстительно ткнул горящим факелом в вязанку дров, сложенных у ног мальчиков, но дрова отчего-то не загорались. Булочник сплюнул и злобно выругался. Манодората беспомощно шевелил связанными ногами, пытаясь загасить разлетевшиеся искры, но даже в этом особой нужды не было: костер гореть не желал. Вдруг Манодората почувствовал у себя под ногами округлый камень, это был тот самый могильный камень Ребекки, который он год назад положил на место ее упокоения. И он понял, что она рядом, она с ним, и крошечный огонек надежды вспыхнул в его сердце, но тут же и погас, поскольку булочник, обильно смочив веревки у него на груди оливковым маслом, поджег их с помощью горящей ветки. Но, когда огонь уже опалил плоть Манодораты и он понял, что ему-то уж точно конец, пламя вдруг взметнулось куда-то вверх и загудело у него над головой, довольно далеко от мальчишеских головенок. Так может, Бог все-таки видит, что здесь творится? Может, Он все-таки спасет их, если Его хорошенько попросить? И Манодората, стараясь не слушать радостных воплей толпы и плача перепуганных сыновей, поднял глаза к небесам и стал молиться на иврите. Его взбудораженный разум, помутившийся и буквально кипевший от непереносимой боли, оказался не способен сразу вспомнить слова нужной молитвы, с которой следовало бы обращаться к Богу, моля Его о помощи. Манодората хорошо помнил лишь ту молитву, которую произнес Илия во время их последнего ужина перед тем, как погибла Ребекка. «Уложи нас спать, Адонай, Бог наш, чтобы спали мы спокойно, подними нас бодрыми, Правитель наш, готовыми к жизни, и раскинь над нами покров Твоего покоя». И прежде чем он успел произнести последнее «аминь!», огонь лишил его голоса, добравшись до горла.

Симонетту разбудили и заставили подбежать к окну отблески яркого огня. Сперва ей показалось, что это лесной пожар, решивший погубить ее миндальную рощу, но, вглядевшись во тьму, она вскоре с ужасом различила привязанную к высокому дереву человеческую фигуру, а вокруг кольцо людей с факелами. Она не стала колебаться и выбирать между новым и старым оружием — аркебуза была ей почти не знакома, она понятия не имела ни как ее держать, ни как из нее стрелять. К тому же она успела разглядеть не только Манодорату, но и его сыновей, которые были крепко привязаны к ногам отца, так что времени на раздумья попросту не было. Симонетта схватила лук, мигом вложила в него стрелу и уже прицелилась в булочника, который явно и возглавлял толпу мерзких палачей, но была остановлена взглядом Манодораты, с трудом различив его лицо среди вздымавшихся языков пламени. Он, казалось, не проявлял никаких признаков страданий, хотя горела вся его грудь, и пристально смотрел ей прямо в глаза. Его серо-стальные глаза так и светились на покрытом копотью лице. Симонетта отчетливо видела, как он медленно кивнул ей и опустил веки. И она, зная, что его все равно не спасти, сразу поняла, что ей нужно сделать, и, когда узкий тонкий язык пламени лизнул бороду Манодораты, выстрелила ему прямо в грудь, в то место, где перекрещивались охватывавшие его веревки. Ей тут же стало ясно, что она попала прямо в сердце, потому что голова его мгновенно поникла. Все это свершилось в мгновение ока, и Симонетта, вся дрожа, успела еще сбежать по лестнице вниз и оттащить от входной двери Исаака, уже готового броситься другу на помощь. Вероника тоже была рядом — молча готовила к бою свое орудие мести, метательные ножи в виде мальтийского креста. Однако Симонетта отрицательно покачала головой и прошептала: «Оставайтесь в доме, их слишком много. Иначе они и вас схватят!»

Выбежав из дома, она решительно смахнула с ресниц уже закипавшие слезы и заставила себя гордо вздернуть подбородок. Стискивая в одной руке лук, а в другой пучок стрел, она изо всех сил старалась унять дрожь. С этими стрелами, одетая в красивое новое платье, золотистое, отделанное белым горностаем, Симонетта казалась ожившей святой Урсулой. Она прекрасно понимала, что главное испытание еще впереди, хотя у нее было такое ощущение, что конец света уже наступил. И действительно, когда она приблизилась к месту страшной казни, с небес вдруг начали падать звезды! Ее затуманенный, возмущенный разум едва ли способен был сейчас понять, что это такое, и лишь когда эти холодные «звезды» коснулись ее лица, она догадалась, что это снег. Снег в сентябре! Поистине события, описанные в Апокалипсисе, разворачивались прямо у нее на глазах! Казалось, небеса плакали, видя, что творится на земле.

Симонетта предстала перед булочником, когда тонкий язык пламени уже проник в грудь ее дорогого друга и пожирал его изнутри, распространяя вокруг ужасный запах горелой плоти. Растопленный жир капал на головы плачущих мальчиков, и Симонетта очень боялась, что у них вот-вот вспыхнут волосы, однако заставила себя не смотреть на детей и, изогнув губы в жестокой улыбке, повернулась к мучителям Манодораты.