Made in Poland - [5]

Богуся трясет от злости.

Богусь. Я уже сказал, что мне по хрен твой ремонт!

Сцена 7 — В квартире Виктора. День

Богусь стучит в дверь квартиры Виктор. В руке у него бейсбольная бита. За дверью тишина, но Богусь продолжает стучать. Виктор приоткрывает дверь.

Богусь. Я знаю, что ты дома. Надо поговорить. (Виктор молча захлопывает дверь.) Надо поговорить, слышишь? (Тишина.) Я не уйду, пока не откроешь! (Дверь открывается. На пороге появляется Виктор.)

Виктор. В чем дело?

Богусь. Надо поговорить.

Виктор пропускает Богуся в квартиру.

Виктор. Биту оставь в коридоре.

Богусь кладет биту у вешалки.

Виктор. Ты все время с ней ходишь?

Богусь. С тех пор, как ощутил «это». С ней чувствую себя уверенней. Могу влиять на действительность.

Виктор(замечает надпись на лбу Богуся). Ну, ну… ты стал бросаться в глаза.

Богусь. Эта татуировка — объявление войны.

Квартира Виктора: комната, кухня и ванная.

Виктор(указывает Богусю на дверь комнаты, а сам идет на кухню). Чаю хочешь?

Богусь. Да. (Входит в комнату.)

Вдоль стен книжные стеллажи, рядом с ними диван. Везде — грязные тарелки, пустые бутылки из-под пива, по полу разбросаны бумаги.

Богусь(рассматривает полки с книгами). Ну-ка, что тут у тебя? (Достает одну книгу, листает, закрывает, берет следующую — листает, закрывает, ставит назад на полку.) У тебя только книги есть?

Голос Виктора. Тебе из пакетика или заварить?

Богусь. Все равно. А что-нибудь нормальное у тебя есть? Журналы с голыми жопами или там комиксы? Чё, только стихи?

Голос Виктора. Это не стихи. Это жизнь.

Богусь(роется на полках). А продать ты это не хочешь? Продал бы все — сразу разбогател.

Голос Виктора. Это старые книги. Никто уже старых книг не читает. Когда-то пробовал продать. А сегодня я у них один остался.

Богусь(открывает книгу на первой попавшейся странице, пробует читать). Пы… пыц…

Виктор входит в комнату, держа два стакана с чаем из пакетиков, ставит их на письменный стол у окна, подходит к Богусю, смотрит на книгу.

Виктор. На какой ты странице?

Богусь. Пятьдесят девять.

Виктор. «Пусти меня, отдай меня, Воронеж». Осип Мандельштам. У меня еще Бродский есть, Цветаева, Пастернак…

Богусь. Я не умею по-советски.

Виктор. По-русски. Русский в вашей школе уже не преподают?

Богусь. Когда тебя уволили, еще оставалась эта…

Виктор. Соснковская.

Богусь. Но у нее крыша поехала, и она сама уволилась.

Виктор. А ты учишься?

Богусь. Зачем? Я на учебу забил. Все равно потом жить на пособие.

Виктор. Сам забил?

Богусь. Вытурили — через два месяца после тебя. А ты в какой-нибудь школе еще преподаешь?

Виктор отрицательно качает головой.

Богусь. А что делаешь?

Виктор. Пью. (Садится на диван, смотрит на Богуся.) Ты постригся? Что, уже не панк?

Богусь. А я и не был никогда панком. Я был шарп-скином, а это две разные вещи. Я верил в братство рас и борьбу пролетариата. Но в этом городе нет места шарп-скинам. Хотя… времена изменились.

Виктор. Что стряслось, Богусь?

Богусь. Знаешь, я всегда тебя уважал. Ты был единственным учителем в этой гребаной школе, который для меня что-то значил. Ты был не такой, как все, ты был самим собой. Даже когда тебя увольняли, показал им, чего стоишь.

Виктор. Кончай нести пургу — ближе к делу.

Богусь. Ты — мой учитель, скажи, что мне делать?

Виктор. Богусь, бля, я — алкоголик, который еле сводит концы с концами. Что я могу тебе посоветовать? Я и себе не могу.

Богусь. Я объявил войну этим свиньям. Прошло двадцать четыре часа, а они еще об этом не знают. Я на взводе, я должен бороться. Мне нужно расхерачить что-нибудь такое… огромное… а дальше одно из двух: либо мне кранты, либо я вылечусь. Но сначала пусть ОНИ обо мне услышат. Я должен сделать первый шаг — но какой?

Виктор. Сходить к психиатру.

Богусь. Был я у психиатра — раздолбал ему тачку!

Виктор. Повезло мне, что я на автобусе езжу. Автобусы ты, надеюсь, не долбаешь?

Богусь. Пробовал. Не помогает. Только тачки и телефонные будки.

Виктор отпивает очередной глоток бурого чая.

Богусь(напряженно глядя на него). Я искал человека, с которым мы могли бы действовать вместе. Выйти на улицу и разнести в пух и прах всю эту байду. Всем им, блин, вмочить по полной. Ты посмотри, что творится. Включи телик, радио включи. Это же конец света. Все вокруг с ума посходили, да с какой скоростью. Мы с тобой — ты и я — могли бы им показать. Сделать что-нибудь эдакое.

Виктор. Кого ты так ненавидишь?

Богусь. Всех. Жлобов с мобилами, братков, понтярщиков, лоснящихся свиней из хит-парадов, бабищ (телок) из реклам, шалав в телике, банкиров-долбоебов, священников гребаных, шибанутых военных, ментов, политиков и бизнесменов. Вот кого я ненавижу. Ненавижу их жен, их мужей, дочерей, сыновей, зятьев, шуринов и тещ. Ненавижу русских, немцев и американцев. Особенно американцев. Эти пидоры везде свой нос суют, всеми управлять хотят, всюду, бля, лезут. Ненавижу их сраные рестораны, которых теперь везде полно. Я ни в одном не был и не пойду никогда. Например, «Макдональдс». В жизни туда не пойду. И насрать, что у них бесплатный туалет. Я поссать не зайду в «Макдональдс», даже если будет невмоготу. Лучше на улице поссу. Потому что я терпеть не могу этих пидоров. Я даже группы американские не слушаю. Только польские и английские. Например, «Post Regiment», «The Clash». Ты слышал «Post Regiment»? Офигенная группа была, но они распались, потому что в магазинах сейчас до херища американского говна. А мне насрать на их херню. Насрать на рэп, техно, «Нирвану». Туфтовая коллекция пидорского говна! На хер их всех, пусть уебывают из польских микрорайонов в свое Никарагуа или откуда они там.