Мадам Мидас - [99]

Если доктор Голлипек рассчитывал смутить Ванделупа подробным перечислением фактов, он никогда в жизни не ошибался сильнее, потому что сей молодой джентльмен хладнокровно выслушал его до конца и, вынув сигарету изо рта, спокойно улыбнулся.

– Во-первых, – вежливо сказал Гастон, – я признаю правдивость всей вашей истории, за исключением последней ее части. И я должен сделать вам комплимент: то, что вы догадались идентифицировать Ванделупа как Бролара, достойно восхищения, хотя вы не можете предоставить никаких доказательств, что это одно и то же лицо. Что же касается смерти мадемуазель Спроттс, – да, она умерла так, как вы сказали. Но хотя я и изготовил яд, я его не применял!

– Тогда кто же применил? – спросил Голлипек, заранее приготовившийся к такому запирательству.

Ванделуп разгладил ус и остро посмотрел на доктора.

– Китти Марчёрст, – хладнокровно ответил он.

Дождь дико колотил в окно, кто-то в нижней комнате играл неизменный вальс «Однажды летней ночью в Мюнхене», а Ванделуп, откинувшись на спинку своего кресла, пристально глядел на доктора Голлипека, который недоверчиво взирал на него.

– Это неправда! – резко сказал доктор. – Какие у нее были причины отравлять мисс Спроттс?

– Никаких причин, – мягко проговорил француз. – Но у нее были причины отравить миссис Вилльерс.

– Продолжайте, – угрюмо сказал Голлипек. – Я не сомневаюсь, вы состряпаете отличную историю!

– С вашей стороны очень любезно делать мне комплименты, – беспечно ответил Ванделуп. – Но так уж вышло, что в данном случае я говорю правду. Китти Марчёрст была моей любовницей.

– Значит, это вы погубили ее? – вскричал доктор, отталкивая свое кресло.

Француз равнодушно пожал плечами.

– Если вы должны называть это именно таким словом, то – да, – просто ответил он. – Но она упала мне в руки, как спелое яблочко. Уж конечно, – с издевательской ухмылкой добавил Ванделуп, – вы, в вашем-то возрасте, не верите в добродетель?

– Нет, верю! – яростно ответил Голлипек.

– Ну и глупец!

Гастон бросил развратный взгляд на отражение своего красивого лица в зеркале.

– Бальзак был прав, как никогда, утверждая, что добродетель женщины – это самая великая выдумка мужчины. Но не будем сейчас обсуждать мораль. Мадемуазель Марчёрст отправилась со мной в Мельбурн и жила там в качестве моей любовницы. Потом она захотела, чтобы я женился на ней, а я отказался. У нее был пузырек с ядом, изготовленным мною, и она угрожала покончить жизнь самоубийством, приняв этот яд. Я помешал ей это сделать; тогда она покинула меня и сделалась актрисой. Когда она встретилась с Мадам Мидас и стала жить у нее, мы возобновили наше знакомство. В ночь того… Ну, убийства, если вам угодно так это называть – мы с мадемуазель Марчёрст вместе были на балу. Она услышала, что я собираюсь жениться на Мадам Мидас, и спросила меня, правда ли это. Я этого не отрицал, и она сказала, что скорее отравит миссис Вилльерс, чем увидит ее моей женой. Мадемуазель отправилась домой и, не зная, что в кровати с Мадам Мидас спит ее служанка, отравила питье… Последствия вам известны. Что же касается истории с рукой… Ба, да это же просто сцена из пьесы, только и всего!

Доктор Голлипек встал и принялся расхаживать туда-сюда на небольшом пространстве, свободном от беспорядка.

– Ну вы и дьявол! – сказал он, с восхищением взглянув на Ванделупа.

– Потому что не я отравил ту женщину? – издевательски спросил Гастон. – Ха! Да у вас морали меньше, чем я думал.

Доктор не обратил никакого внимания на насмешку. Засунув руки в карманы, он повернулся к молодому человеку.

– Завтра я дам показания, – сказал Голлипек негромко, пристально глядя на француза. – И докажу, что женщину, несомненно, отравили. Чтобы это доказать, я должен буду сослаться на случай Адель Блонде, и тогда вы будете впутаны в дело.

– Простите, – холодно заметил Ванделуп, стряхивая пепел со своего бархатного пиджака, – в дело будет вовлечен Октав Бролар, который в настоящее время, – он бросил на Голлипека пронзительный взгляд, – находится в Новой Каледонии.

– А вы в таком случае кто такой? – угрюмо спросил доктор.

– Я друг Бролара, – сдержанно ответил Ванделуп. – Я, Бролар и Превол – один из авторов книги, на которую вы ссылаетесь, – вместе изучали медицину. И, разумеется, мы знакомы с ядом, экстрагированным из болиголова.

Француз говорил так спокойно, что Голлипек озадаченно посмотрел на него, не понимая, что он имеет в виду.

– Вы хотите сказать, что Бролар и Превол были студентами-медиками? – с сомнением спросил он.

– Именно, – ответил мистер Ванделуп, грациозно махнув рукой. – Гастон Ванделуп – это вымышленная личность, которую я создал ради собственной безопасности… Вы же понимаете. Как Гастон Ванделуп, друг Бролара, я знаю об этом яде все, и я создал его в Балларате просто в порядке эксперимента. Я дам показания против женщины, которая была моей любовницей и отравила Селину Спроттс болиголовом – как Гастон Ванделуп.

– А не перекладываете ли вы на девушку свою вину? – спросил доктор, подойдя к нему.

Француз небрежно сунул руку в карман.

– А каким образом я смог бы пустить в дело яд? Я не мог отправиться в Сент-Килду, перебраться через усыпанную битыми бутылками стену и совершить преступление, как утверждает Китти Марчёрст. Если бы я все это проделал, остались бы следы… Но, уверяю вас, виновна мадемуазель Марчёрст, и никто другой. Она находилась в комнате… Мадам Мидас спала в кровати. Что было легче, чем влить яд в стакан, который стоял под рукой? Тем не менее я не говорю, что она сделала это умышленно! Импульс… Умопомрачение… Называйте как хотите… Но она это сделала.