Мадам Мидас - [7]

Однако Билли никогда не унижали, сажая его на цепь. По большей части он сидел на плече у Сливерса, почесывая голову черными коготками или дружески болтая со стариком. Люди поговаривали, будто Билли – это злой дух Сливерса… И, честно говоря, в мудрости этой птицы чудилось нечто сверхъестественное. Попугай мог бегло болтать по поводу и без повода, и его никогда не приходилось вызывать на разговор, поскольку он всегда был готов продемонстрировать свое красноречие.

Билли не отличался благочестием – ну какого благочестия можно было ожидать от питомца Сливерса? – и его высказывания смахивали на площадную брань. В общем, при всем своем уме Билли был тем еще типом. И когда попугай сидел на плече Сливерса, наблюдая черным глазом-бусинкой, как хозяин пишет заржавленным пером, оба они выглядели крайне нечестивой парочкой.

Теплые лучи просачивались сквозь закопченные стекла офиса и, пронизывая пыльный спертый воздух, наполняли сумрачную комнату неярким светом.

Сливерс, оттолкнув в сторону все сертификаты и ненужные бумаги, писал письмо на маленьком пустом пространстве, освободившемся в результате этих перемещений. На старомодном чернильном приборе лежала бумажка, полная золотых крупинок, которые поблескивали в полумраке под солнечными лучами. Сидящий на плече Сливерса Билли изумленно наблюдал за этим блеском. Наконец, вдохновляемый духом авантюризма, он слез по руке старика и неуклюже зашагал через стол к чернильному прибору. Там он схватил клювом маленький самородок и заторопился с ним прочь. Сливерс тут же вскинул глаза от своего письма. Билли понял, что его засекли, остановился и опасливо посмотрел на хозяина, продолжая держать в клюве самородок.

– Брось, – строго велел Сливерс сиплым тонким голосом.

Билли притворился, что не понимает. Посмотрев мгновение-другое на Сливерса, он возобновил свое путешествие, и тогда старик потянулся к линейке. Ясно поняв, что ему грозит, попугай уронил самородок и с неблагозвучным воплем слетел со стола.

– Дьявол! Дьявол! Дьявол! – прокричала милая птичка, хлопая крыльями на полу. – Брехня! Брехня! Чушь собачья!

Выдав это, Билли вперевалку зашагал к хозяйскому креслу, взобрался на него с помощью клюва и когтей и вскоре примостился на прежнем месте.

Но Сливерс уже не обращал на него внимания: откинувшись в кресле, старик с отсутствующим видом барабанил худыми пальцами по столу. Его искусственная рука из пробкового дерева безжизненно свисала, единственный же глаз старика был прикован к лежащему перед ним письму. Это было послание от управляющего рудником Пактол, в котором Сливерса просили прислать еще рабочих, и мысли старика переходили от письма к тому, кто его написал, а от последнего – к Мадам Мидас.

– Она умная женщина, – наконец задумчиво проговорил Сливерс. – И ей очень повезет с этим участком, если она нападет на жилу.

– Дьявол! – хрипло заметил Билли.

– Именно, – отозвался Сливерс. – «Жила Дьявола». Господи, каким же я был дураком, что не завладел этой землей раньше нее! Но проклятый Макинтош никогда не рассказывал мне, где находится нужное место. Ничего, я с ним еще поквитаюсь, будь он проклят!

Лицо старика стало мерзким, он яростно схватил лежащее перед ним письмо, словно желая сомкнуть свои длинные пальцы на горле того, кто это написал. Постукивая по полу деревянной ногой, Сливерс уже собирался вернуться к своим размышлениям, когда услышал в коридоре шаги, и дверь его офиса распахнулась. Некий мужчина без каких бы то ни было церемоний вошел и бросился в кресло у окна.

– Пли! – сказал Билли при виде столь внезапного появления. – Твою-то мать! Балларат и Бендиго! Бендиго и Балларат!

Посетитель был невысоким, крепко сложенным человеком, одетым так, как одеваются, желая скрыть свою бедность. У него была массивная голова, черные волосы, густые бакенбарды и усы, гладко выбритый подбородок, отливающий синевой, характерной для всех темноволосых мужчин… Рот – вернее, та его часть, которая виднелась под нависающими усами, – выглядел слабым и нерешительным, а темные глаза так беспокойно бегали, будто боялись встретиться с глазами другого человека и всегда устремлялись на какой-нибудь неодушевленный предмет, неспособный ответить вызывающим пристальным взглядом.

– Ну, мистер Рэндольф Вилльерс, – прохрипел Сливерс, понаблюдав несколько мгновений за посетителем, – как делишки?

– Прескверно, – ответствовал мистер Вилльерс, вынимая сигару и зажигая ее. – Я потерял двадцать фунтов на тех московских акциях!

– Тем больший ты дурак, – вежливо ответил Сливерс, повернувшись в кресле, чтобы оказаться лицом к лицу с Вилльерсом. – Я мог бы сказать, что рудник никудышный, но ты орудовал на свой страх и риск.

– Да выжать из тебя подсказку – все равно что выжать кровь из камня! – угрюмо прорычал Вилльерс.

Потом он вдруг перешел на заискивающий тон:

– Ну же, старина, расскажи мне что-нибудь хорошее… Я почти без гроша, а жить-то надо!

– Пусть меня повесят, если я вижу в том необходимость, – злобно ответствовал Сливерс, не ведая, что цитирует Вольтера. – Но если хочешь войти в хорошее дельце…

– Да! Да! – сказал Вилльерс, жадно подавшись вперед.