Мадам Мидас - [108]

Что же касается претензий Ванделупа на ее руку – при мысли об этом миссис Вилльерс лишь мысленно горько рассмеялась. После злоключений ее прежнего брака было маловероятно, чтобы она вверила себя и свое второе состояние чести мужчины.

Мадам Мидас вздохнула, представив, какой теперь будет ее жизнь. Она богата, это верно, но среди всего своего богатства она никогда больше не познает дружбы, – ведь все, кто отныне сблизятся с ней, будут делать это небескорыстно. И хотя ей очень хотелось с помощью богатства творить добро, она знала, что никогда не сможет ожидать ответной благодарности.

Комедия человеческой жизни превосходна, когда ты выступаешь в качестве зрителя, но – ах! – актеры знают, что они всего лишь играют, и должны прятаться за улыбками, должны сдерживать слезы, которые иначе полились бы ручьем, должны говорить остроумные вещи, несмотря на свои разбитые сердца. А самое горькое из всех чувств – это, пожалуй, циничное неверие в человеческую натуру, столь характерное в последнее время для нашей цивилизации.

Теперь, когда Мельбурн стал ей ненавистен, Мадам Мидас решила уехать и послала за мистером Калтоном, чтобы обсудить с ним этот вопрос. Калтон приехал в Сент-Килду, и его проводили в гостиную, где миссис Вилльерс, столь же безмятежная и непроницаемая с виду, как всегда, сидела и писала письма. Она встала, когда вошел адвокат, и протянула ему руку.

– С вашей стороны было очень любезно прийти так быстро, – сказала она со своим обычным спокойным и сдержанным видом. – Я хотела бы проконсультироваться с вами по некоторым важным вопросам.

– Я весь к вашим услугам, мадам, – ответил Калтон, садясь и пристально глядя на ее мраморное лицо. – Рад видеть вас в столь добром здравии, учитывая, через что вы прошли.

Тень улыбки скользнула по лицу миссис Вилльерс.

– Говорят, краснокожие индейцы спустя некоторое время становятся совершенно нечувствительными к пыткам, которым их подвергают враги, – бесстрастно сказала она. – Думаю, то же самое произошло и со мною. Меня так низко обманули, в столь полной мере лишили иллюзий, что я окончательно очерствела, и теперь ничто не может вызвать во мне ни сожаления, ни радости.

«Любопытный ответ любопытной женщины, – подумал Калтон, посмотрев на нее, сидящую за письменным столом. Строгое черное платье, отделанное фиолетовыми лентами, было очень к лицу миссис Вилльерс. – Какими причудливыми созданиями нас делает жизненный опыт».

Мадам Мидас сложила руки на столе и мечтательно смотрела в открытое французское окно и на решетки с вьющимися растениями, сквозь густую листву которых пробивались лучи золотистого света. Жизнь была бы для нее столь приятной, если б только она согласилась, подобно остальным людям, быть обманутой; но миссис Вилльерс была другой. Когда-то вера в человека была ее религией, а когда у тебя отбирают религию, что у тебя остается? Ничего!

– Я собираюсь в Англию, – внезапно сказала Мадам Мидас Калтону, очнувшись от болезненных размышлений.

– Полагаю, после суда? – медленно проговорил Калтон.

– Да, – нерешительно ответила женщина. – Как вы думаете, они… они… Они повесят девушку?

Калтон пожал плечами.

– Этого я не знаю, – ответил он с полуулыбкой. – Если ее признают виновной… Ну… Думаю, ее приговорят к пожизненному заключению.

– Бедная Китти, – печально проговорила Мадам Мидас. – В недобрый час она повстречалась с Ванделупом… Что вы о нем думаете? – внезапно спросила она.

– Он подлец, – решительно заявил Калтон. – И все-таки умный подлец, с гениальным даром интриги. Ему следовало бы жить во времена римских Борджиа – тогда его таланты были бы высоко оценены. А ныне мы утратили искусство утонченного убийства.

– Знаете, – миссис Вилльерс задумчиво откинулась на спинку кресла, – я не могу отделаться от мысли, что Китти невиновна в этом преступлении.

– Может, и невиновна, – неопределенно ответил Калтон, – но улики против нее кажутся очень весомыми.

– Чисто косвенные улики, – быстро перебила Мадам Мидас.

– Чисто косвенные, вы правы, – согласился Калтон. – К тому же во время суда могут выявиться некоторые новые факты, которые докажут ее непричастность. После тайны, которая окружала смерть Оливера Уайта в деле убийства кебмена, я не решаюсь дать определенный ответ, во всяком случае, до тех пор, пока не будет проведено тщательное расследование. Но если убийца не Китти Марчёрст, кого же вы подозреваете – Ванделупа?

– Нет. Он хотел на мне жениться и не стал бы меня убивать.

– Значит, у вас есть враг, который мог бы совершить такое?

– Да – мой муж.

– Но он мертв!

– Он исчез, – поправила Мадам. – Но доказательства его смерти так и не найдены. Он был мстительным, злым человеком и, если б мог меня убить, не пострадав при этом, убил бы!

Миссис Вилльерс встала с кресла и принялась медленно расхаживать по комнате.

– Я знаю вашу печальную историю, – сказал юрист, – и знаю об исчезновении вашего мужа. Но, учитывая все обстоятельства, считаю, что он вас больше не побеспокоит.

Внезапное восклицание заставило его повернуть голову, и он увидел, что Мадам Мидас, смертельно бледная, глядит в открытое французское окно, в котором стоял мужчина среднего роста, с черной бородкой, с измученным затравленным взглядом.