Мадам - [105]

На третьем в течение этой недели уроке произошло чрезвычайное событие, просто неслыханное, и по двум причинам. Во время контрольной работы, целью которой было определить, умеем ли мы ставить глаголы в нужном времени в сложноподчиненных предложениях, — она, продиктовав нам письменное задание и медленно пройдя по рядам, чтобы проследить за ходом работы, — остановилась рядом с моей партой и, немного помедлив, вполголоса (чтобы не мешать другим) обратилась ко мне по-польски, что случалось крайне редко:

— Принеси мне из кабинета лекцию Concordance des temps[160]. Она лежит на письменном столе. Посередине.

Удивленный и растерянный, я, не веря своим ушам, встал и пошел к дверям.

— La clé[161], — услышал я за спиной остановивший меня голос и обернулся.

На двух пальцах протянутой в мою сторону правой руки она держала круглый алюминиевый «номерок», на котором висел ключ от английского замка директорского кабинета.

Когда я брал у нее ключ, мой взгляд невольно остановился на ее лице и встретился с ее взглядом, и, казалось, она только этого и ждала. Мадам смотрела мне в глаза внимательно, испытующе, загадочно. Я кивнул глуповато головой, будто подтвердил что-то или извинился, и быстро вышел из класса.

«Что случилось? Что это может быть? — лихорадочно размышлял я, скорым шагом минуя вымершие коридоры и сбегая по лестницам. — Ничего особенного? То есть только то, чем и может быть подобная услуга? Или, все же, здесь что-то другое? Какая-то игра? Ответ на примирение?» Я терялся в догадках. А тем временем уже оказался перед дверями кабинета.

Я уже не впервые переступал этот порог. Однако в последний раз мне довелось побывать в директорском кабинете очень давно, во всяком случае еще до назначения Мадам. С того времени в памяти остался смутный образ сверкающих политурой темных застекленных шкафов и стоящих в них или на них хрустальных ваз и спортивных кубков, а также богатого чайного или кофейного сервиза. Кроме того — массивный письменный стол с двумя телефонами и лампа на гибкой ножке и, наконец, огромная пальма, посаженная в деревянную кадку, похожую по форме на лохань.

На этот раз — как только я открыл дверь — перед моими глазами предстала совершенно другая картина, как в смысле устройства интерьера, так и выбора мебели. Не осталось даже следов пальмы, хрусталя и «блеска политуры», вместо этого — простота и, одновременно, изысканный вкус: удобная мебель в «национальном стиле» из натурального дерева золотистого оттенка; стол-бюро Т-образной формы; изящная настольная лампа с соломенным абажуром; пол, застеленный темно-зеленым ковром; того же цвета шторы, висящие по обе стороны окон; легкие стеллажи с книгами; наконец, у одной из стен что-то вроде дивана или скамьи, обтянутой обивочной тканью, примерно для трех человек, а перед ней — низкий столик, прикрытый льняной салфеткой, и два кресла с невысокой спинкой и деревянными подлокотниками.

Я взглянул на стеллажи. На полках стояли почти исключительно французские книги. На нижних — словари, большой Larousse, справочники и десятки пособий по французскому языку; на верхних — разнохарактерная литература, в том числе — много livres de poche. А на небольшой полке рядом с диваном лежали альбомы по искусству и иллюстрированные журналы, сверху же в резной деревянной оправе высокомерно сияли золотистыми корешками выстроившиеся в шеренгу книги издательства «Плеяды»: Аполлинер, Бодлер, Корнель, Мольер, Расин — почти вся классика в алфавитном порядке.

«Откуда у нее все это? — я не мог прийти в себя от удивления. — Покупает? Выписывает из Франции? Получает от Service Culturel? И почему она держит книги в школе? Зачем они ей здесь? Ведь не для преподавания же! Так зачем? Для бахвальства? Но перед кем? Перед той мифической комиссией, проверяющей квалификацию учителей французского языка?»

Тут я опомнился и направился к столу, чтобы забрать рукопись, за которой она меня послала. И тогда моим глазам открылось нечто такое, от чего у меня перехватило дыхание.

Сумочка. Ее сумочка. Висящая на стуле у стола. Открытая. Даже с легким наклоном в мою сторону.

Первой мыслью было немедленно заглянуть в нее.

«Посмотреть паспорт! Взглянуть на фото! — возбужденно перебирал я представившиеся возможности. — Запись „незамужняя“ или „свободная“ в рубрике „гражданское состояние“… Описание внешности… „Особые приметы“… Может, они у нее есть?.. И место рождения!.. Что там записано?.. „Франция“?.. Какой город?.. И далее: дата выдачи паспорта!.. И другие данные!.. Номер партийного билета?.. И так далее, далее и далее!»

Я бросился к двери и повернул в замке ключ, закрыв кабинет. Однако когда я стрелой подлетел к столу и уже протянул руку к этому портативному, переносному «Сезаму», то вдруг застыл как громом пораженный. Я вспомнил ее загадочный взгляд, с которым встретился глазами, когда брал у нее ключ, а потом представил себе сценку в гостиничном номере, когда Ежик копался в вещах доцента Доловы.

«Теперь понятно, — подумал я, освобождаясь от наваждения, — как совращает людей Искуситель. Не заметишь, как в его лапах окажешься».

Я порывисто схватил рукопись и быстро — будто за мной кто-то гнался — покинул кабинет.