Мачо - [16]
А ведь почти полвека пунктуальная Виктория Евгеньевна проработала в жэке с документами. В голове держала целую бухгалтерию с точностью до последней циферки, и вот на тебе.
А еще ее в последнее время в самых неподходящих местах: на людях, на улице, в общественном транспорте – стало обливать внезапным мощным жаром. Как если бы медсестра-распустеха горячий укол со всей силы всадила.
Виктория Евгеньевна собралась и пошла к бывшему районному невропатологу, а нынче широко известному в городе и области экстрасенсу, обладательнице Платинового Международного Медицинского Диплома и разных целительских золотых Орденов Ольге Вячеславовне.
Они были не то что бы близкие подруги, но давние, проверенные, надежные приятельницы. Даже внешне были похожи: обе гренадерского роста, тучные, с маленькими, по-мальчишечьи коротко стрижеными головками на мощных шеях, плавно перетекающих в объемистые торсы. Ольга Вячеславовна в своем медицинском халате была вылитая белая медведица из мультика про медвежонка Умку.
В свое время, когда еще была в силе, Виктория Евгеньевна задним числом приватизировала на имя Ольги Вячеславовны квартиру после смерти ее папы. Очень тогда помог товарищ Полюшкин из администрации. А так – не пито, не едено – досталось бы государству.
Ольга Вячеславовна не любила оставаться в долгу. Пользуясь связями в районной ВТЭК, вывела Викторию Евгеньевну на группу – это когда в системе ЖКХ начались смутные времена, и ЖЭКи стали обзывать монополистами и грабителями и писать статьи под рубрикой «Жэк-потрошитель».
В городе объявился конкурент в лице управляющей компании с грозным названием «Энергодивизион». Виктория Евгеньевна опомниться не успела, а «Дивизиону» – не без посредничества вероломного товарища Полюшкина – уже достались сплошь элитные новостройки. А ее-то ЖЭКам – старые районы с аварийным жилым фондом, со сгнившими подземными трубами – ровесницами самой Виктории Евгеньевны. Ничего не оставалось делать, как прибегнуть ко втэковским услугам Ольги Вячеславовны.
Очень было горько и обидно. Не так, не так представляла себе Виктория Евгеньевна собственный уход на пенсию: чтобы с вывешенными в актовом зале на плюшевом занавесе круглыми, вырезанными из золотой фольги юбилейными цифрами, с зачитываемыми под аплодисменты благодарственными письмами, с расписным электрическим самоваром на подносе и другими практичными подарками. С речами со сцены: что вот такие советские, с большой буквы начальницы ЖЭКа, как уважаемая юбилярша, уходят в Историю. И это была бы чистая правда.
Сколько, бывало, в разгар торжественной части очередного мероприятия извлекали Викторию Евгеньевну из глинистых траншей, из затопленных подвалов, с протекающих чердаков, привозили в нарядный зал. Извиняясь, неловко протискивала крупное тело к своему неизменному стульчику в президиуме. Среди надушенных, начесанных жилкомхозовских дам, она мохеровый берет (тоже неизменный) уже и не снимала: все равно под ним заботливо накрученные с вечера волосы свалялись. А по окончании вечера, батюшки, обнаруживала: берет-то весь в паутине, в бумажках, в подвально-чердачном соре. И все видели, и товарищ Полюшкин, конечно, видел…
Ну где вы нынче найдете начальницу ЖЭКа, которая, узнав, что нерадивый жилец снова не донес ведро до мусоропровода и вывернул его на лестничной площадке, кряхтя вылезала бы из-за стола, напяливала тесное пальто и ехала в старом «козлике» на окраину города?
Там, бормоча: «Разве ж это люди? Это ж скоты, а не люди», – самолично исследовала мусорную кучу и – по клоку газету с номером квартиры, по тетрадке отпрыска-школяра, по какой-нибудь скомканной справке, использованной в качестве туалетной бумаги – вычисляла злоумышленника. За глаза ее называли «наш Шерлок Холмс». «И страшна и скора на расправу была ее тяжелая длань».
Ольга Вячеславовна не дурила подруге голову: не вертела хрустальных шаров, не жгла благовония, не проделывала пассы над головой и прочие экстрасенские заморочки. Она перелистала ее пухлую медицинскую карту и вздохнула.
– Вам сколько лет? Пятьдесят? Конечно, я могу устроить койку. Могу назначить самые хорошие и качественные препараты. Но самое лучшее лекарство в нашем возрасте, матушка – это секс. Регулярный и качественный. Да, да. Эффективное, но, я вам скажу, оч-чень труднодоступное лекарство.
Виктория Евгеньевна не поверила своим ушам. Поерзала на стуле, поправила черную шерстяную юбку:
– Это вы мужчин имеете в виду? Тьфу, добра-то.
– Напрасно вы так говорите, Виктория Евгеньевна. Нынче попробуй встретить настоящего мужика – я постель имею в виду. Это – Счастье. Вы от жизни отстали. Нынче женщины за ЭТО на такие вещи способны, рассказать – волосы дыбом встанут, со стыда сгорите. Я практикую, мне ли не знать.
И она развернула перед ошеломленной, отставшей от жизни Викторией Евгеньевной страшную картину повсеместной жестокой и беспощадной охоты женского пола на мужской. Рыщущие в поисках ускользающей добычи особи, растянутые повсюду паутины невидимых сетей, расставленные, хитроумно замаскированные силки, красные флажки…
– Это мы с вами, Виктория Евгеньевна, воспитаны на тургеневских девушках. Вот и кукуем в одиночестве.
Сын всегда – отрезанный ломоть. Дочку растишь для себя, а сына – для двух чужих женщин. Для жены и её мамочки. Обидно и больно. «Я всегда свысока взирала на чужие свекровье-невесткины свары: фу, как мелочно, неумно, некрасиво! Зрелая, пожившая, опытная женщина не может найти общий язык с зелёной девчонкой. Связался чёрт с младенцем! С жалостью косилась на уныло покорившихся, смиренных свекрух: дескать, раз сын выбрал, что уж теперь вмешиваться… С превосходством думала: у меня-то всё будет по-другому, легко, приятно и просто.
Не дай Бог оказаться человеку в яме. В яме одиночества и отчаяния, неизлечимой болезни, пьяного забытья. Или в прямом смысле: в яме-тайнике серийного психопата-убийцы.
«Главврач провела смущённую Аню по кабинетам и палатам. Представила везде, как очень важную персону: – Практикантка, будущий врач – а пока наша новая санитарочка! Прошу любить и жаловать!..».
Иногда они возвращаются. Не иногда, а всегда: бумеранги, безжалостно и бездумно запущенные нами в молодости. Как правило, мы бросали их в самых близких любимых людей.Как больно! Так же было больно тем, в кого мы целились: с умыслом или без.
И уже в затылок дышали, огрызались, плели интриги, лезли друг у друга по головам такие же стареющие, страшащиеся забвения звёзды. То есть для виду, на камеру-то, они сюсюкали, лизались, называли друг друга уменьшительно-ласкательно, и демонстрировали нежнейшую дружбу и разные прочие обнимашечки и чмоки-чмоки. А на самом деле, выдайся возможность, с наслаждением бы набросились и перекусали друг друга, как змеи в серпентарии. Но что есть мирская слава? Тысячи гниющих, без пяти минут мертвецов бьют в ладоши и возвеличивают другого гниющего, без пяти минут мертвеца.
В сборник вошли две повести и рассказы. Приключения, детективы, фантастика, сказки — всё это стало для автора не просто жанрами литературы. У него такая судьба, такая жизнь, в которой трудно отделить правду от выдумки. Детство, проведённое в военных городках, «чемоданная жизнь» с её постоянными переездами с тёплой Украины на Чукотку, в Сибирь и снова армия, студенчество с летними экспедициями в тайгу, хождения по монастырям и удовольствие от занятия единоборствами, аспирантура и журналистика — сформировали его характер и стали источниками для его произведений.
Книга «Ловля ветра, или Поиск большой любви» состоит из рассказов и коротких эссе. Все они о современниках, людях, которые встречаются нам каждый день — соседях, сослуживцах, попутчиках. Объединяет их то, что автор назвала «поиском большой любви» — это огромное желание быть счастливыми, любимыми, напоенными светом и радостью, как в ранней юности. Одних эти поиски уводят с пути истинного, а других к крепкой вере во Христа, приводят в храм. Но и здесь все непросто, ведь это только начало пути, но очевидно, что именно эта тернистая дорога как раз и ведет к искомой каждым большой любви. О трудностях на этом пути, о том, что мешает обрести радость — верный залог правильного развития христианина, его возрастания в вере — эта книга.
Действие повести происходит в период 2-й гражданской войны в Китае 1927-1936 гг. и нашествия японцев.
УДК 821.161.1-31 ББК 84 (2Рос-Рус)6 КТК 610 С38 Синицкая С. Система полковника Смолова и майора Перова. Гриша Недоквасов : повести. — СПб. : Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина», 2020. — 249 с. В новую книгу лауреата премии им. Н. В. Гоголя Софии Синицкой вошли две повести — «Система полковника Смолова и майора Перова» и «Гриша Недоквасов». Первая рассказывает о жизни и смерти ленинградской семьи Цветковых, которым невероятным образом выпало пережить войну дважды. Вторая — история актёра и кукольного мастера Недоквасова, обвинённого в причастности к убийству Кирова и сосланного в Печорлаг вместе с куклой Петрушкой, где он показывает представления маленьким врагам народа. Изящное, а порой и чудесное смешение трагизма и фантасмагории, в результате которого злодей может обернуться героем, а обыденность — мрачной сказкой, вкупе с непривычной, но стилистически точной манерой повествования делает эти истории непредсказуемыми, яркими и убедительными в своей необычайности. ISBN 978-5-8370-0748-4 © София Синицкая, 2019 © ООО «Издательство К.
УДК 821.161.1-3 ББК 84(2рос=Рус)6-4 С38 Синицкая, София Повести и рассказы / София Синицкая ; худ. Марианна Александрова. — СПб. : «Реноме», 2016. — 360 с. : ил. ISBN 978-5-91918-744-8 В книге собраны повести и рассказы писательницы и литературоведа Софии Синицкой. Иллюстрации выполнены петербургской школьницей Марианной Александровой. Для старшего школьного возраста. На обложке: «Разговор с Богом» Ильи Андрецова © С. В. Синицкая, 2016 © М. Д. Александрова, иллюстрации, 2016 © Оформление.
Вплоть до окончания войны юная Лизхен, работавшая на почте, спасала односельчан от самих себя — уничтожала доносы. Кто-то жаловался на неуплату налогов, кто-то — на неблагожелательные высказывания в адрес властей. Дядя Пауль доносил полиции о том, что в соседнем доме вдова прячет умственно отсталого сына, хотя по законам рейха все идиоты должны подлежать уничтожению. Под мельницей образовалось целое кладбище конвертов. Для чего люди делали это? Никто не требовал такой животной покорности системе, особенно здесь, в глуши.