Лжедмитрий - [40]

Князь Константин упорно молчал. Он глядел в окно. Во дворе, внизу, не унимался шум, вызванный приездом гостей. Однако князь никого не различал. Он видел перед собою только лицо тестя.

Князь Адам упивался собственным рассказом.

— Представить не можешь, брат, — уже кричал он, — как этот молодой человек скачет на коне! Как великолепно сидит в седле! Как рубит саблей... Разве простой смертный способен на подобное? Нет, он рождён царствовать. Он упражнялся в воинских занятиях у меня на глазах. Да ты сам всё увидишь и оценишь!

Конечно, князю Константину хотелось бы немедленно посмотреть на привезённого братом молодца, однако он медлил. Он не сомневался в искренности брата Адама. Он высоко ценил его ум и прозорливость. И всё же сейчас, в сию минуту, он не разделял его восторгов. Он спросил:

— Брат, а ты не опасаешься мести Бориса Годунова?

— Годунова? Что мне Годунов? Да то и не царь. Узурпатор! Он не имеет права на московский престол. Его в Москве ненавидят. В Москве сейчас постоянный голод, и народ разбегается оттуда. Что творится в соседней с моими землями Севере! Я всё знаю.

— Но ты не всё учёл, пан. Борис Годунов избран на царство. Московиты ему присягали. Он — законный государь. Его признали прочие государи. В том числе и наш король. Как посмотрит на твои поступки король? Что скажет сейм?

Князь Адам возмутился:

— Что мне король? Царевич отнимет корону не у него!

— Да, но король заключил с Москвою перемирие. С этой целью в Москве чуть ли не год сидел канцлер Лев Сапега. И война нам не нужна. Тем более с Москвою. Король занят мыслями о том, как взойти на столь желанный ему шведский престол, который принадлежит ему по праву, но который у него отнял его дядя.

— Всё это не должно тревожить меня. Я рад проучить московских воевод. И у меня всё получится.

После длительного молчания со стороны князя Константина последний наконец сказал:

— Полагаю, следует известить моего тестя. Его советы помогут лучше всего. Кстати, он у нас скоро будет. Приближаются именины моей жены. И приедет всем семейством.

Князь Адам с этим легко согласился. Очевидно, он и рассчитывал на такой поворот дела.

Хозяин кликнул пахолков. Сейчас он с гостем спустится к обеду. Надо предупредить пани Урсулу.

— Впрочем, с этим делом справится и пан Пех, — вспомнил он о своём секретаре, а тот уже стоял на пороге.

Что говорить, князь Константин находил утешение в одном: появление человека, назвавшего себя московским царевичем, должно напрочь отвлечь пана Ержи от вредной и опасной затеи использовать в подобной роли черкасского казака, который был прежде сотником у князя Острожского. Князю Константину хотелось надеяться, что тот, кого привёз брат Адам, окажется человеком дельным, хоть и рисковым — это уж наверняка.

Однако стоило князю Константину спуститься вниз вместе с гостем, как он тут же замер на месте: на лестнице, устланной алым турецким ковром, стоял молодой человек в малиновом жупане, а рядом с ним... Рядом с ним высился именно тот казак, о котором не устаёт говорить пан Мнишек.

Князь Константин с недоумением оглянулся на князя Адама, стараясь понять по выражению его лица, кого же он привёл, о ком сейчас они говорили...

А из других дверей в сопровождении говорливого пана Пеха шла уже юная пани Урсула.

13

Царь Борис возвращался с медвежьей охоты.

Вчера, на закате дня, боярский сын Яшка Пыхачёв, наряженный в царские одежды, подсунул под вздыбленного медведя длинную рогатину, а рука его ловко взмахнула коротким татарским ножом.

Охотники ликовали. Под лай собак и пение рожков славили мнимого царя. Так что боярин Димитрий Иванович Годунов, дядя настоящего царя, самолично отобрал у счастливого медвежатника окровавленную сталь. И тут же с неба ударило запоздалым громом. Посыпался дождь, срывая с поблеклой травы звериную кровь, от запаха которой ярились и сходили с ума неугомонные собаки.

Сейчас уже вставало утро. С московских мокрых холмов соскальзывали в овраги ошмётки седого рыхлого тумана. Под солнцем кое-где вспыхивала золотая листва. Однако деревья в большинстве своём уже тянули к небу голые беспомощные ветви. Вид их понуждал царя торопиться домой, в тёплые кремлёвские стены. Осень взрыхляла мысли о бренности всего земного. К тому же ночь довелось провести в подмосковном дворце, наполненном дымом и продуваемом сквозняками ото всех дверей и окон. Под лай и завывание собак.

Правда, царь любил наблюдать за собою со стороны — и это отвлекало от тягостных мыслей. С недавнего времени он убедился, что только так, в наблюдении, можно понять значение и величие верховной власти. Он чувствовал, что голодные годы роют пропасть между ним и московским людом. Что завалить эту пропасть не удаётся пока никак и ничем.

Сейчас он невольно умилился созерцанием московского люда, который стелился на улицах прямо в грязь, примечая издали царский поезд. Удивляло обилие красных стрелецких кафтанов — стрельцы кланялись в пояс, щадя кафтаны. Поражало и то, насколько искусен Яшка Пыхачёв. Лицо ему умело закрасил цирульник-волох. Цирульника же привёз в своём обозе и уступил недавно, во время заключения перемирия с Речью Посполитой, великий гетман литовский и канцлер Лев Сапега.