Лжедмитрий - [3]

— Господи, иже еси на небесех...

Он не успел прочитать ещё ни одной молитвы, как в горнице появился человек, который совсем недавно (или уже давно?) допрашивал в полумраке страшного подземелья, а затем отдал на расправу палачу.

— Это хорошо, — начал вошедший. — Бог наградил тебя великой силой духа. Это похвально.

Узник в ответ на похвалу почувствовал в себе прилив новых сил. Он поднялся почти без напряжения и посмотрел в упор на ненавистного человека.

Тот принял всё за должное.

— Ты заслуживаешь большого наказания, — говорил далее вошедший. — Сказано ведь: не укради. Сё — страшный грех. Но с твоим умом можно заслужить прощение.

Узник молчал. Всё так же, не скрывая ненависти, всматривался в своего мучителя.

А тот, не дожидаясь вопросов или возражений, продолжил:

— Ты волен выбирать: либо завтра будешь повешен как тать, либо будешь готовиться к тому, что тебе будет поручено от имени высокого боярина. Поручение очень важное и очень нужное государству. И Бог сподобит тебя справиться.

— Какого боярина? — спросил узник.

Бородач, уже сидя верхом на высоком стуле посреди горницы, криво ухмыльнулся:

— Того тебе не дадено знать. И не будет дадено никогда. Про тебя же нам всё известно. Каждый шаг... Когда бояре Романовы задумали было злое дело на государя Бориса Фёдоровича и когда их разоблачили — так последняя собака была согнана с позором с их двора, не то что человеки... А тебя не тронули. Думаешь, не нашли? Из-под земли достали бы... Узнаешь только то, что тебе будет велено знать. А думать сейчас можешь до утра. Ночи ныне длинные. И Господь Бог тебе поможет думать, если хорошенько помолишься...

— Да что обо мне известно?

Бородач уже смеялся:

— А всё, отче Григорий, как тебя называли в последнее время. Так-то. Всё. — И с этими словами бородач поднялся и ушёл.

После его ухода узник упал перед иконой, но не для того, чтобы читать, по обыкновению, молитвы. Он даже рта не раскрывал.

Молитва его была особой, безголосой. Он разговаривал с Богом. Он просил помочь, если его поступки Господь сочтёт достойными одобрения, или же послать наказание, буде Господь сочтёт их достойными наказания, а его — грешником.

— Если я прав, Господи, — сказал он наконец зловещим шёпотом, — то отдай мне врагов моих на расправу. Нет, Господи, так лишь говорится — на расправу. Я пощажу их. Но хочу, чтобы содрогнулись они от одного понимания: и я могу с ними сделать то же, что они сейчас делают со мною... Но я ничего такого с ними не сделаю! Я уповаю на тебя, Господи! Потому что верую в тебя так, как они никогда не смогут уверовать.

II

Андрей Валигура с трудом припоминал вчерашнее.

Минувшей ночью бушевала буря. Ветер с корнями вырывал деревья и бросал их в бездонные ущелья. Молнии до утра въедались в неподвижные скалы.

В корчме же царил прежний беспорядок. Крепкий дубовый стол, почерневший от древности, кажется, один и выдерживал удары кулаков. Остальное легко превращалось в обломки. Расписные деревянные миски стали разрозненными цветными пятнами. Глиняные кружки — крошевом черепков. Правда, можно было использовать ещё дубовые чурбаны, заменявшие стулья. Люди передвигали их в пьяном угаре. Силились поднять, но с проклятиями роняли на каменный пол. Ещё в пригодности стояли по углам крепкие палицы и топоры — молодецкое оружие. Андрей попытался отыскать какого-либо питья. У него гудела и раскалывалась голова. Однако положение уцелевших сосудов из тёмного стекла не могло обнадёжить. Парень толкнул ногою окованную железом дверь и оказался за порогом.

Увиденное его смутило.

Над горами, в чистом небе, висело радостное солнце. Вымытые дождями деревья казались нарисованными.

Ничто в природе не напоминало о ночном потопе. Если бы не повсеместные лужи. Вода в них слепила глаза.

Андрей успел почувствовать лёгкое сожаление, что ничего подобного не видят его товарищи. Они лежали на просторном корчемном дворе, под защитою огромных дубов с оголёнными вершинами, и не собирались просыпаться. Даже такой чуткий ко всему Петро Коринец. Они храпели так громко, что их храпа пугались стреноженные на поляне лошади, за которыми присматривал корчемный казачок — одноглазый парнишка с усохшей правой рукою. Парнишка привстал с земли и хотел уже было протянуть гостю набитую табаком трубку (для того казачок и содержался на службе), как вдруг неподалёку, за рядами сбегавших в долину тёмных елей, раздался непонятный грохот. Донеслось лошадиное ржание, человеческие голоса. А всё услышанное пересилили женские визги.

— Айда! — крикнул Андрей непонятно кому, вроде бы казачку при лошадях, и метнулся в направлении криков.

Это не было для Андрея ответом на зов чужой боли. Скорее простым любопытством. Ещё он чувствовал досаду. Ватага три дня дожидалась богатого путешественника, да так ничего и не высидела. И вот... Кто-то попался в западню, устроенную самой стихией, без участия человека.

На берегу реки сразу бросились в глаза колёса опрокинутой кареты с ободранными грязными боками да ещё белоснежные лошади с мокрыми тёмными гривами. Лошади дрожали каждой жилкой, и нельзя было разглядеть на них сбрую и понять по вензелям, кому из пышных панов принадлежит такой богатый выезд.