Лжец - [9]

- А я подозреваю, все ящики у тебя забиты дурацкой писаниной. Ты прикидываешься, заметаешь следы, ты стареющий мечтатель, вот ты кто!

- Попала! В самое яблочко. Стареющий! Это же прямое попадание.

- Нет, - сказала она. - Не это тебя задело. Когда ты охаешь, нипочем не догадаться, что у тебя болит.

- Да, старый лис семерых волков проведет.

- Я же не слепая, - сказала она, - я же вижу, во многом ты его превосходишь. Но когда я сравниваю, как же мало в тебе мужества... и безрассудства.

- А-а, догадываюсь, ты говоришь сейчас об Александре. Где уж мне с ним равняться, с этим Аладдином! На его стороне все преимущества. Да, присватался журавель к дикой утице, оба и улетели за море.

- Почему ты называешь его Александром, его зовут Харри, - сказала она. - Мне бы хотелось...

- Чего бы тебе хотелось?

- Ничего... Скажи-ка лучше, о чем ты думаешь! Ты, конечно, считаешь, что я была с ним, что я с ним спала! Да?

- Естественно.

Аннемари повысила голос едва не до крика. Позабыв, кто на кухне. Хотя Маргрете, наверное, так и так была недалече и все слышала.

- Ты не веришь мне, - сказала она, - я же вижу. Ты мне и раньше не доверял, я знаю. И когда я жила в городе, тоже не доверял. Можешь не сомневаться, мой друг, я жила там в свое удовольствие и занималась любовью, когда у меня было на то желание!

- Аннемари, - сказал я, - видишь на столе книжечку? Приподними ее.

- Цепочка! - растерянно выговорила она. Вернее, выдохнула.

Взяла в руки и стала разглядывать.

- Красивая.

Тонкие звенышки медленно перетекли из одной руки в другую. Потом она положила цепочку на прежнее место и снова накрыла книжечкой. Это было старинное издание "Перелетных птиц" Блихера*.

* Стен Стенсен Блихер (1782-1848) - датский писатель и поэт. "Перелетные птицы" - один из его лирических сборников.

Так цепочка на столе и осталась.

Мы посидели еще немного. Стенные часы издали короткий треск. Через пять минут они пробьют. Через пять минут я созову детей в класс, хотя так и не придумал, чем удивлю их сегодня, а Маргрете так и не принесла мне кофе, но ее можно извинить, она нерасторопна и любопытна.

- Йоханнес, ты не веришь тому, что я говорю? - спросила Аннемари.

- Как правило, друг мой, верю.

- Все кончено, - сказала она, - постарайся это понять.

- Олуфу пока что ничего не известно, поэтому и понимать мне пока еще нечего.

Я собрался налить по новой. Но бутылка была пуста. Меня взяла досада. Я и так был сердит на Аннемари, а тут рассердился еще больше - из-за того, что коньяк весь выпит. Что ж, думал я, ей выпала удача, и она вычеркивает Олуфа из своей жизни, - отлично! И свидетелем заручилась - куда как прекрасно! Я взял трубку, раскурил ее и откинулся в кресле. Аннемари сидела у меня, пока не пробили часы. Мы молчали. Минуты тянулись невыносимо медленно. Точно на проводах. Я сидел и думал о том, как часто они приходят в эту комнату, она и Олуф. Я, можно сказать, соединил их. А они приходят сюда поодиночке. Олуф сам по себе. Аннемари сама по себе. Какая же мне польза, что я трудился на ветер?*

* Парафраз стиха из Книги Екклесиаста (5, 15).

3

В субботу после обеда я первым делом совершил путешествие в Северную Гренландию. А потом побывал на Мысу и в доме у Кая.

Одно у меня утешенье - глядеть

из клетки постылой вдаль;

да изредка узничью песнь пропеть,

чтоб разогнать печаль*.

* Из стихотворения С. С. Блихера "Прелюдия".

Ну же, Нафанаил, моя скромная персона не стоит того, чтобы ты принимал эти строки близко к сердцу. Просто они вспомнились мне, когда я пошел проводить оставшиеся уроки, прихватив с собой нарты. Сейчас, решил я, мы отправимся в путешествие!

Да, все-таки я придумал, чем удивить сегодня учеников. Провожая Аннемари до дверей моей комнаты, я ненароком задержал глаза на книжной полке, где стояли нарты. Игрушечные гренландские нарты. Вот оно! - осенило меня, мы поедем на нартах. Через пять минут мы очутимся за тысячу миль от Песчаного острова, в кладовой у Стужи. Прощайте, Песчаный остров, Аннемари и все треволнения!

Ну как, Нафанаил, вынес ли ты что-нибудь для себя из нашей длинной послеобеденной беседы с девочкой по имени Аннемари? Беседа была длинная и задушевная. И Аннемари получила цепочку, которую выпрашивала вчера вечером. "Красивая!" - выдохнула она. Украшения нашептывают женщинам сладкие речи. Но потом Аннемари положила цепочку на место. Так и не взяла. Накануне хотела взять во что бы то ни было, а теперь - ни в какую. Думаешь, за этим что-нибудь кроется? Нет, конечно. Просто в Аннемари заговорила гордость. Тогда почему же она так добивалась цепочки вчера? Нет, все-таки что-то за этим да кроется. А вообще я вижу Аннемари насквозь, и никакая она для меня не загадка. В кармане у меня лежит ее письмо к Олуфу. Я - почтмейстер Песчаного острова, и карман мой в настоящий момент служит почтовым ящиком я должен выполнить поручение Аннемари и отправить письмецо, в котором она порывает со своим возлюбленным. Этакое кратенькое нежное уведомление. Мне пришлось прочесть его. Причетник был вынужден выступить в роли свидетеля, причетник разве что не сказал: да, отныне Аннемари свободна. Свободна, как вальдшнеп по весне. Отныне она может играть, с кем пожелает. И если она отведает весеннего хмеля с другим, совесть ее будет кристально чиста. То, что она прогуливалась с инженером и бросала на него красноречивые взгляды в отсутствие своего возлюбленного, которого зовут Олуф и который приходится отцом Томику, по-видимому, немножко ее беспокоило. Разумеется, люди более передовых воззрений сочли бы, что все это пустяки, что она по-старомодному щепетильна. Но Аннемари не способна пуститься на измену, не побередив по-старомодному свою совесть. Зато теперь она свободна. Свободна, как птица. Ловко проделано: один росчерк пера, и Олуф списан. И между нею и тем, другим, никто уже не стоит. А времени у них с инженером - в обрез. Не сегодня-завтра тронется лед. И любовнику придется уехать. Быть может, им одна только ночь и осталась, одна-единственная. Хотя, когда проводишь весеннюю ночь с желанным, она длится, и длится, и длится.