Люся с проспекта Просвещения или История одного побега - [9]
Едва успела растаять первая партия блинов, как зазвонил телефон. Трубку снял папа. Через пять минут ошеломляющая новость достигла кухни, не на шутку встревожив обитателей нашей квартиры: К НАМ ЕДЕТ ФУФА!
— Как это — с собакой?! Как это — на недельку?! А где, по-твоему, все это время будем жить мы?! Ты что, с ума сошла вместе со своей Симой?! — в ужасе восклицала бабушка, глотая валидол. — Это чудовище нас всех перекусает!
Папа озадаченно молчал. И даже муха, минуту назад деловито жужжавшая вокруг варенья, вдруг подозрительно затихла, окинула обреченным взором присутствующих и, взбрыкнув лапками, свалилась прямо в разверстое жерло банки.
— А как же Люся? — робко спросила я.
Мама начала объяснять что-то про конференцию, которую тетя Сима никак не может пропустить, про сложные семейные обстоятельства и про то, что Фуфа, в сущности, почти ангел, — не ночевать же ей на улице.
— Да?! Значит, на улице будем ночевать мы. Раз уж тебе чужая собака дороже собственной семьи! — заключила бабушка трагическим голосом и удалилась к себе в комнату, демонстративно хлопнув дверью.
На кухне воцарилась мертвая тишина. Только в банке с вареньем о чем-то сердито гудела всеми забытая муха.
Во вторник утром, без четверти девять, мы были готовы к торжественному приему: пол в коридоре сиял ослепительной чистотой, на плите булькала каша, аккуратно причесанная Люся с красным бантом на шее прыгала по коридору в ожидании праздника. Когда раздался звонок, она первой бросилась к входной двери, громким лаем оповещая всех о приходе долгожданных гостей. Но то, что она увидела в дверном проеме, заставило ее отпрянуть в сильном недоумении. На пороге стояла тетя Сима. В одной руке она крепко сжимала туго набитую огромную сумку, в другой — ошейник, из которого на нас круглыми от ужаса глазами смотрела несчастная взъерошенная Фуфа.
— Ну, вот и мы, — бодро заявила тетя Сима, втаскивая за собой отчаянно сопротивлявшуюся Фуфу. Мама с папой растерянно переглянулись. — Фуфочка, ты не бойся, тебя здесь никто не обидит. Здесь все свои, — ласково уговаривала тетя Сима рвущуюся из ошейника собаку.
— Да, конечно, мы все свои. Давай знакомиться, псина, — неуверенно произнес папа и протянул было руку, чтобы погладить Фуфу. Фуфа тут же показала ряд острых, ослепительно белых зубов и недвусмысленно зарычала. Шерсть на ней при этом стояла дыбом.
— Она просто тебя боится. Но это ничего, — подбодрила папу тетя Сима, — она скоро освоится и со всеми подружится.
Освоилась Фуфа и в самом деле довольно быстро. А вот подружиться в тот день ей так ни с кем и не удалось. С самым мрачным видом она уселась у входной двери и так просидела почти до самого ужина. Чтобы как-то развлечь Фуфу, мы достали из сумки ее игрушки: косточку-погремушку, плюшевого зайца и новенький резиновый мячик, из-за которого все и закрутилось в тот злополучный декабрьский вечер.
Про то, как я стала бродячей
Нет никаких сомнений: Фуфа скандалистка от природы. И воспитание тут ни при чем. Натур, невосприимчивых к культуре, воспитывать бесполезно. В нашем дворе это знают все. Но тетя Сима живет не в нашем дворе и даже не в соседнем. Она живет где-то далеко, и у них там, наверное, нет футбольной площадки. И тете Симе не с кем поиграть в догонялки. Оттого, вероятно, она и завела себе Фуфу, — без большой беды такое не заводят. А теперь всем рассказывает, что Фуфа завелась у нее сама. Но Фуфа ведь не моль и не блоха. Как она могла сама завестись? Она такая огромная, больше тети Симы… Не хотела бы я жить в их дворе. Ведь и ежику понятно, что если у Фуфы плохое настроение, а плохое настроение у нее круглый год, лучше держаться от нее подальше. Я бы на месте тети Симы все же поменяла бы Фуфу на что-нибудь менее зловредное. Хотя бы на пылесос. Шума столько же, зато хлопот гораздо меньше.
Когда Фуфин пушистый розовый коврик был извлечен из шуршащего пакета и торжественно водружен рядом с моим видавшим виды пледом, а Фуфа, вразвалку прошествовав из кухни, нахально растянулась на нем во весь коридор, я только взглянула на ее осклабленную пасть и вдруг бесповоротно решила: «Нет, дудки, так дело не пойдет!». Ведь действительно, — размышляла я, демонстративно отвернувшись к стенке, — когда перед тобой открыт весь мир, разве не верх глупости покорно прозябать именно в том его уголке, который выбрала для себя Фуфа, это живое оскорбление собачьему роду? Фуфа! Одно имя чего стоит. Вот уже битый час она возится на своем коврике, чешется, клацает зубами, ловит блох и беспрестанно пукает, словно ее весь вечер кормили горохом. Нет, уж лучше я стану бездомной, буду ходить по помойкам, кататься в трамваях и спать прямо на снегу под открытым небом. Морозов я не боюсь, а помойки с детства обожаю. Возможно, на воле меня ждут лишения и опасности. Но зато там мне уж точно не подложат под бок такую свинью, как эта Фуфа. Если моим хозяевам Фуфа дороже родной собаки, пусть остаются с ней. А я не пропаду.
Мир за пределами нашей квартиры с каждой минутой нравился мне все больше и больше. Сугробы, деревья, собачьи следы, косточки на помойке. А разве не счастливчик наш дворовый пес Рыжик, работающий сторожем на стройке? Бегай себе вдоль забора и тявкай на прохожих в свое удовольствие — вот и вся работа. А сколько на улице магазинов, мясных ларьков, шашлычных… Тетки с полными авоськами снуют. А в авоськах у них колбаса, сардельки, сосиски, окорочка, ребрышки там всякие…
