Люк и Фек. Мир и Война - [8]

Баба Маша в магазин

Бегала за хлебом

Оставался он один.

Грех накажет небо!

Юля версию принять

Не хотела сразу,

«Мог ли взрослый не понять:

Гадко», — бросив фразу.

Первая утрата

CXV

А Олега нет и нет,

Вот уж полночь скоро.

В доме выключили свет,

Темнота за шторой.

Не заснули до утра,

Думали, вернется.

Может это не беда,

Может обойдется.

CXVI

Люк и Юля собрались

Заявить в милицию,

Там начальство дождались.

Люди краснолицие,

В отделение прибыв,

Им раскрыли тайну:

Труп лежал, уже остыв,

На путях трамвайных.

Мальчик. Он на колбасе

Вечером катался,

Скользко было в темноте

И не удержался.

Был при нем кисет пустой,

Ножик перочинный,

Стукнулся он головой,

Следствием — кончина.

Люда плакала навзрыд,

Юля словно камень

Серая и рот закрыт

Сжатыми губами.

А потом пришла в себя

И без колебаний

В морг одна пошла скорбя

Делать опознанье.

CXVII

Надо было хоронить

Бедного Олега.

Грунт успел уже застыть,

Навалило снега.

Люк, Ивана и Петра

Встретив, попросила

Им помочь за два утра

Выкопать могилу.

Согласились сразу те.

Чтоб смягчить страданье,

Перед сменой на заре

Сделали заданье.

Думали для похорон

Завтра выбрать можно,

Но у Юли свой закон

Противоположный.

Как решила этим днем

Хоронить сыночка,

Пусть горит земля огнем,

Прочь все проволочки.

CXVIII

Лошадь дали без хвороб

На конюшне старой.

Погрузить помог ей гроб

Конюх сухопарый.

Сани можно на полдня

Взять, но без возницы.

Юля кучером сама

Села в рукавицах.

Кладбище недалеко,

В деревеньке ближней.

Лошадь бегала легко,

Кучер был бы лишним.

CXIX

Шел сухой и мелкий снег,

Солнышко в тумане.

На себя кипел в ней гнев.

Быстро мчались сани.

Вот деревня и старик

Вышел из избушки

Как из сказки лесовик,

В шубе и треушке.

«Где здесь кладбище, дедок?» —

У него спросила.

«Ты проехала, чуток

Угол зря скосила».

CXX

Юля сани развернуть

Захотела тут же

Но старик, успев вздохнуть,

Ей сказал: «Не нужно

Возвращаться так назад.

Объездной дорогой

Поезжай туда, где сад,

Дальше спуск пологий.

Если сразу прямиком

К кладбищу вернуться,

То покойником другим

Может обернуться».

Не поверила ему,

Что за предрассудки,

Развернулась на бегу

Вниз по первопутке.

CXXI

Вот и кладбище. Старик,

Здешних мест смотритель,

Несмотря на громкий крик,

Был не просто зритель.

Очень ловко опустил

Гроб, потом лопатой

Грунт со снегом навалил

Горкою со скатом.

Юля долго у холма

Свежего стояла,

Плакать видно не могла,

Слова не сказала.

А когда пришла домой,

Попросила водку.

Люк из фляжки полевой

Налила ей стопку.

Выпив и чуть-чуть поев,

Спать ушла. Все молча.

Бабушка, сдержав свой гнев,

Лишь вздохнула горче.

Бедный Вовочка

CXXII

Утром из больницы к ним

Марья заскочила

С сообщением плохим,

Вову хворь свалила.

Ночью привезли его

С жаром и поносом

Изнуренного всего

И с плохим прогнозом.

Люся, Юлю разбудив,

Рассказала это.

«Ты сейчас пойдешь?» — спросив,

Вышла без ответа.

CXXIII

Забежала в перерыв

Вовочку проведать.

Няня, дверь ей не открыв,

«Дайте дообедать» —

Крикнула, но на бегу

В дверь впустила стужу

И, узнав, идут к кому,

Стала как-то суше.

«Вот, пришла мать наконец

Думала — сиротка».

«Брат мой, Вовочки отец.

Вове я лишь тетка» —

Пояснила няне Люк.

Та же удивилась:

«У нее под сотню штук

Что ль детей родилось?

Разве может чья-то мать

Своего ребенка

Не жалеть и не ласкать,

Когда он в пеленках»?

Люся рассказала ей

Про большое горе.

«Божья Мать, спаси детей

От таких историй». —

CXXIV

Осенив себя крестом,

К Вовочке в палату

Люсю провела потом

Даже без халата.

В боксе он лежал один.

При дизентерии

Из лекарств фурадонин —

Средство терапии

Был тогда. Еще уход

Маленькому нужен,

Не исполнился ведь год,

Ко всему — простужен.

Бледный, тени на щеках,

Лишь глаза блуждали,

Что-то он искал в мазках

Потолочной дали.

CXXV

Жалости спазм горло сжал,

Люк едва вздохнула.

Прочь, как если бы пожар,

С Вовочкой отсюда!

Ручку-перышко взяла

И к губам прижала.

Ротиком как из стекла

Улыбнулся вяло.

Люк хотела попросить

Грязное бельишко.

Постирать бы и помыть

Бедного мальчишку.

Но нельзя, еще троих

Заразить так можно

Дома девочек своих.

Надо осторожно.

CXXVI

Забежала вечерком.

Мать не приходила.

Одежонку в грязный ком

Собрала, умыла,

Тельце нежно протерев.

В свежую рубашку,

Приодела. Подогрев,

Накормила кашкой.

Боль ушла не навсегда,

Закрывать стал глазки,

На руки взяла тогда

И запела с лаской:

«Баю-бай, баю-бай

Боль плохая убегай,

Будет солнышко светить,

Вову нашего лечить»

Он заснул спокойным сном,

Рот в улыбке белой,

Словно бы в тепле родном

Отогрелось тело.

CXXVII

Долго Вовочку она

На руках качала.

В темноте окна луна

Холодно сияла.

Та же нянька в ночь, сама

Любовь Тимофевна.

Люк заметила, хрома,

Шла неравномерно.

А в лице и теле стать,

Красота от бога.

Стала Люда вспоминать,

Знала ли немного?

Что-то ей пришло на ум,

Память будоража,

И спросила наобум

«Вы из Карабаша?»

Брови приподнялись вверх:

Вот не ожидала!

Люда поняла — успех,

Правду угадала.

Ей же вспомнился рассказ

Инженера в прошлом.

Знать хотя бы пару фраз

О конце возможном.

CXXVIII

Няня слушала ее,

Видимо в смущенье,

А потом уже свое

Высказала мненье:

«Да, конечно же, отец

Против был Егора,

Потому что молодец

На поступок скорый.

На свободу через год

Парень вышел все же,

Пораспрашивал народ,

Где найти нас сможет.

В Омск приехал по весне,

Долго ждал свиданья

И потом наедине

Дал мне обещанье:

Год пройдет и будет тут,

Едет он в Магнитку.

Скромный быт и тяжкий труд