Льюис Кэролл и загадки его текстов - [8]

Существует точка зрения, согласно которой произведения Кэрролла две «Алисы», «Охота на Снарка», два романа о Сильви и Бруно создавались как «хобби», как уход от реальной действительности. Так, Э.Гиллиано пишет, что уходил от действительности Чарлз Лютвидж Доджсон — с 19 лет студент колледжа Крайст-Черч, с 23 лет — преподаватель математики старейшего в мире Оксфордского университета, с 29 лет — священнослужитель, давший обет безбрачия, и при всем этом с 36 лет — человек, обремененный огромный семьей. Ведь после смерти отца на его попечении остались семь сестер и три брата, несколько племянников и племянниц, и всем он до своего последнего часа помогал материально.

Конечно, Кэрролл всегда принадлежал к классу обеспеченных людей, но и в его жизни были заботы и печали, от которых он уходил под защиту творчества. Вот почему, считает Э.Гиллиано, «Охоту на Снарка» можно рассматривать как «свидетельство отчаяния перед лицом жизни».[85]

Тот факт, что имена всех персонажей поэмы (кроме Снарка) начинаются с буквы «Б» и часть из них имеет значение как нарицательные существительные (Беллмен, Бейкер, Батчер, Бутс, Брокер, Бивер, Барристер, Бэнкер,[86] Бандерснэтч, Буджум), принято рассматривать в кэрролловедении как великую цепь бытия (Being). «Высшая награда — Снарк, и абсолютная катастрофа — Буджум, — пишет американский исследователь Р.М.Адамс, — различимы, согласно Кэрроллу, только вербально».[87] Выдающийся «снаркист» М.Гарднер определяет, что такое Буджум, следующим образом:

«Буджум больше, чем смерть… Это пустота, большая черная дыра, из коей мы чудесным образом вышли и которой в конце концов будем поглощены»[88]

Итак, нонсенс ли поэма «Охота на Снарка»?

В отличие от современника Кэрролла английского поэта Эдварда Лира (1812–1888), автора анонимно выпущенной в 1846 г. «Книги нонсенса», а также «Песен нонсенса» (1871) и «Смешной лирики» (1877), который, действительно, с полным правом зовется королем нонсенса, книги Кэрролла «вовсе не являются нонсенсами, а из всех, кто их читает, дети, в особенности, имеют наименьший шанс понять, о чем написаны эти книги».[89] Когда же самому Кэрроллу досаждали просьбами все же разъяснить смысл «Охоты на Снарка», он отвечал на вопрос, отчего Вы не объясните «Снарка»: «Оттого что не могу. Как можно объяснить то, чего не понимаешь сам?».[90]

Заключим главу категорическим утверждением одного из наиболее влиятельных современных американских критиков: «Кэрролл вовсе не автор нонсенсов, — сказал Хэролд Блум. — Загадка — это не нонсенс».[91]

Глава III. Результат исступленного спора

Мир сказок Кэрролла необычен, но в отличие от жизненного мира, воспринимаемого писателем как хаос, его сказочное пространство «отнюдь не является хаотичным», пишет американская исследовательница Б.Л.Кларк и продолжает: «Взять хотя бы балладу „Джаббервокки“, разве она разрушает нашу привычно организованную окружающую среду?».[92] Действительно, некоторые слова баллады не имеют привычного значения, но, как любят повторять лингвисты, грамматическая структура стихотворения идеальна, поскольку позволяет читателям точно определить части речи, каковыми являются непонятные слова, да и сочетания гласных и согласных в кэрролловских неологизмах вполне естественны для английской фонетики. В подтверждение вышесказанного невозможно, на наш взгляд, обойтись без приведения ниже полного текста баллады:

JABBERWOCKY

Twas brillig, and the slithy toves

Did gyre and gimble in the wabe:

All mimsy were the borogoves,

And the mome raths outgrabe

Beware the Jabberwock, my son!

The jaws that bite, the claws that catch!

Beware the Jubjub bird, and shun

The frumious Bandersnatch!

He took his vorpal sword in hand:

Long time the manxome foe he sought

— So rested he by the Tumtum tree

And stood awhile in thought.

And, as in uffish thought he stood,

The Jabberwock, with eyes of flame,

Came wiffling through the tulgey wood,

And burbled as it came!

One, two! One, two! And through, and through

The vorpal blade went snicker-snack!

He left it dead, and with its head

He went galumphing back.

And hast thou slain the Jabberwock?

Come to my arms, my beamish boy!

A frabjous day! Callooh! Callay!

He chortled in his joy.

Twas brillig, and the slithy toves

Did gyre and gimble in the wabe:

All mimsy were the borogoves,

And the mome raths outgrabe.

В русскоязычных исследованиях творчества Кэрролла обычно проводится параллель между первой строфой «Джаббервокки» и знаменитой формулой академика Л.В.Щербы: «Глокая куздра штеко будланула бокра и кудрячит бокренка»,[93] т. е. формулой, которая сконструирована, несомненно, под непосредственным влиянием первой строфы кэрролловской баллады. В четверостишии, которым начинается и заканчивается «Джаббервокки», Кэрролл показал, как следует сохранять грамматическую оформленность вымышленных слов. В книге «Структура английского языка» американский лингвист Чарлз Карпентер следующим образом демонстрирует грамматическую оформленность кэрролловских неологизмов:

Twas…… and the….у…s

Did…. and…… in the….:

All….. were the……..s,

And the…….s………[94]

Хорошо известна кэрролловедам и история создания баллады «Джаббервокки». Семья пастора Чарлза Доджсона, священствовавшего вначале в Дэрсбери (графстве Чешир), а затем в Крофте (на границе между графствами Йоркшир и Дарем), насчитывала одиннадцать детей, и Чарлз Лютвидж являлся старшим из братьев. У Доджсонов было семь дочерей и четыре сына, причем заводилой всех детских игр и юношеских развлечений был Чарлз Лютвидж. В 1851 г. он навсегда осел в Оксфорде, а до того, начиная с 1843 г., «верховодил единокровными сорванцами, впитывая магию и поэзию детства».