Людвисар. Игры вельмож - [58]
— Тут, где род Даманских покрыт таким позором, меня ничто не удержит, — сокрушенно ответил тот.
— Больше тебе помочь ничем не могу, — твердо сказал Шульц. — А где сейчас Себастьян и твоя прелюбодейка, не знаю…
Бургомистр не договорил. В кабинет снова проскользнул слуга и сообщил, что его милость войт просят принять.
— Черт возьми, — процедил бургомистр. — Едва же семь!
— Я не отниму много времени, — сказал новый гость из-за спины камердинера.
— А-а, Даманский, вы тоже тут? — добавил он, зайдя внутрь. — Что ж, это кстати.
— И вам не спится? — устало спросил хозяин.
— Где же тут уснешь, — ответил тот, — все никак не идет из головы та резня на Вознесении.
Бургомистр обессилено вздохнул. Однако войт обратился к пану Ежи.
— Мой друг, — сказал он, — позвольте спросить, чем вы планируете заняться этим утром?
— Хотел проверить старую мельницу на Полтве, — пожал плечами тот. — Говорят, ночью там видели какой-то свет.
— Оставьте. Это подождет…
Голос войта вдруг стал торжественным, как у дьяка при службе:
— С разрешения пана Шольца, — сказал он, — немедленно отправьтесь в дом бискупа (католического епископа) Либера и, как только его преосвященство вернутся, схватите и приведите в ратушу!
Чем были обусловлены такие решительные намерения, птица за окном не пожелал узнать. Он бросил наблюдать за этой утренней сценой, что разыгралась в доме бургомистра, и с шорохом сорвался с места.
Глава VI
Измученный конь наконец получил покой. Заржав, как от облегчения, он сменил галоп на шаг. Христоф погладил его по гриве, хотя в душе был страшно недоволен скромными способностями животного. Но от самого Олеська добрых коней нет… Словно тот проклятущий мадьяр сглазил!
Впереди открывалось очень широкое поле с небольшими волнами холмов. Иногда одиночные тени облаков скользили по нему и исчезали где-то за горизонтом. Иногда посреди поля срывался холодный ветер и, собрав на дороге горсть пыли, бросал его в лицо всаднику, как немилосердный и невидимый дух, в чьи владения тот вторгся.
Вдоль шляха кое-где возвышались неуклюжие могилы с поломанными черными крестами. Некоторые были совсем без крестов, а другие — разрыты и белели костями упокоенных.
Конь под курьером неожиданно захрипел и подставил под ветер широкие ноздри.
— Ты чего? — Христоф потянул поводья на себя, одновременно оглядываясь вокруг.
Однако ничего, что могло бы озадачить животное, он не увидел. Разве в зарослях чернела какая-то дохлятина.
Вдруг конь взвился дыбом и, несмотря на свою усталость, изо всех сил кинулся бежать. Еле удержавшись в седле, курьер попытался его присмирить, но тщетно. Тот мчал вперед, словно среди его предков были не только пахари-трудяги, а и чистокровные рысаки.
Только проскакав так добрую милю, Христоф понял, что бедняга убегал от пятерых всадников, которые появились среди поля. Не надо было иметь острого зрения, чтобы узнать в них татар. Их низкорослые лошади изо всех сил топтали полевую траву, неся своих хозяев наперерез курьеру.
«Что за черт, — подумалось ему, — татары на землях Острожского…»
Но стрела, просвистевшая перед самым его носом, прервала эту мысль. Беглец чистосердечно выругался и, крепко упершись коленями в конские бока, поднял мушкет.
— Держи, сукин сын, — процедил он и нажал на крючок.
Искры посыпались ему в лицо, а ближайший татарин, отчаянно вскрикнув, перестал обременять своего коня. В ответ Христоф засмеялся так, словно положил сразу пятерых и теперь может вскоре добрести до ближайшей корчмы. Словно удивленные такой сноровкой, степняки отстали, а курьер попытался перезарядить оружие. Оказалось это совсем непростым делом, к тому же ветер, что, казалось, был против него, развеял добрую часть пороха. Но все же, справившись, Христоф был готов стрелять снова. Татары держались на порядочном расстоянии, и могло показаться, что решили дать ему покой, если бы впереди, прямо на дороге, не возник еще один басурманский отряд. Их также, укрытых облаком пыли, было не меньше пяти, и дело казалось совсем пропащим.
Едва завернув коня, курьер второй раз выстрелил и, бросив мушкет в траву, выхватил саблю. Через миг шестеро степняков окружили его и еще четверо летели им на подмогу.
Нападавшие не спешили. Сперва дождались подмоги, а потом взялись травить свою жертву, пытаясь ударить со спины. Наконец, терпение потерял сам Христоф: взмахнув сверкающим лезвием над головой, он посыпал удары направо и налево, как загнанный волк, до последнего пытаясь вгрызться в собачье горло. В исступлении и ярости смельчак даже не почувствовал, что упал с коня. И только от глухого удара на глаза ему нависла кровавая пелена, а в уши словно натекло воды. Едва послышался ему внезапный пронзительный свист, что донесся откуда-то, и отчаянный крик татар. Еще немного, и воцарилась тишина.
Вернувшись в сознание, Христоф почувствовал, что лежит на траве, а под головой ему положено седло. Тяжелые веки не хотели подниматься, и только бешеным усилием воли он открыл глаза.
Четыре фигуры неподвижно маячили спиной к заходящему солнцу, сидя вокруг маленького костра. Одна из них встала и подошла к нему. Это оказался широкоплечий казак в дорогом наряде.
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
Софья Макарова (1834–1887) — русская писательница и педагог, автор нескольких исторических повестей и около тридцати сборников рассказов для детей. Ее роман «Грозная туча» (1886) последний раз был издан в Санкт-Петербурге в 1912 году (7-е издание) к 100-летию Бородинской битвы.Роман посвящен судьбоносным событиям и тяжелым испытаниям, выпавшим на долю России в 1812 году, когда грозной тучей нависла над Отечеством армия Наполеона. Оригинально задуманная и изящно воплощенная автором в образы система героев позволяет читателю взглянуть на ту далекую войну с двух сторон — французской и русской.
«Пусть ведает Русь правду мою и грех мой… Пусть осудит – и пусть простит! Отныне, собрав все силы, до последнего издыхания буду крепко и грозно держать я царство в своей руке!» Так поклялся государь Московский Иван Васильевич в «год 7071-й от Сотворения мира».В романе Валерия Полуйко с большой достоверностью и силой отображены важные события русской истории рубежа 1562/63 года – участие в Ливонской войне, борьба за выход к Балтийскому морю и превращение Великого княжества Московского в мощную европейскую державу.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
Таинственный и поворотный четырнадцатый век…Между Англией и Францией завязывается династическая война, которой предстоит стать самой долгой в истории — столетней. Народные восстания — Жакерия и движение «чомпи» — потрясают основы феодального уклада. Ширящееся антипапское движение подтачивает вековые устои католицизма. Таков исторический фон книги Еремея Парнова «Под ливнем багряным», в центре которой образ Уота Тайлера, вождя английского народа, восставшего против феодального миропорядка. «Когда Адам копал землю, а Ева пряла, кто был дворянином?» — паролем свободы звучит лозунг повстанцев.Имя Е.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Харьков 1930 года, как и положено молодой республиканской столице, полон страстей, гостей и противоречий. Гениальные пьесы читаются в холодных недрах театральных общежитий, знаменитые поэты на коммунальных кухнях сражаются с мышами, норовящими погрызть рукописи, но Город не замечает бытовых неудобств. В украинской драме блестяще «курбалесят» «березильцы», а государственная опера дает грандиозную премьеру первого в стране «настоящего советского балета». Увы, премьера омрачается убийством. Разбираться в происходящем приходится совершенно не приспособленным к расследованию преступлений людям: импозантный театральный критик, отрешенная от реальности балерина, отчисленный с рабфака студент и дотошная юная сотрудница библиотеки по воле случая превращаются в следственную группу.
Харьков, роковой 1940-й год. Мир уже захлебывается войной, уже пришли похоронки с финской, и все убедительнее звучат слухи о том, что приговор «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки и передач» означает расстрел. Но Город не вправе впадать в «неумное уныние». «Лес рубят – щепки летят», – оправдывают страну освобожденные после разоблачения ежовщины пострадавшие. «Это ошибка! Не сдавай билеты в цирк, я к вечеру вернусь!» – бросают на прощание родным вновь задерживаемые. Кинотеатры переполнены, клубы представляют гастролирующих артистов, из распахнутых окон доносятся обрывки стихов и джазовых мелодий, газеты восхваляют грандиозные соцрекорды и годовщину заключения с Германией пакта о ненападении… О том, что все это – пир во время чумы, догадываются лишь единицы.
Когда молодой следователь Володя Сосновский по велению семьи был сослан подальше от столичных соблазнов – в Одессу, он и предположить не мог, что в этом приморском городе круто изменится его судьба. Лишь только он приступает к работе, как в Одессе начинают находить трупы богачей. Один, второй, третий… Они изуродованы до невозможности, но главное – у всех отрезаны пальцы. В городе паника, одесситы убеждены, что это дело рук убийцы по имени Людоед. Володя вместе со старым следователем Полипиным приступает к его поиску.
…Харьков, 1950 год. Страну лихорадит одновременно от новой волны репрессий и от ненависти к «бездушно ущемляющему свободу своих трудящихся Западу». «Будут зачищать!» — пророчат самые мудрые, читая последние постановления власти. «Лишь бы не было войны!» — отмахиваются остальные, включая погромче радио, вещающее о грандиозных темпах социалистического строительства. Кругом разруха, в сердцах страх, на лицах — беззаветная преданность идеям коммунизма. Но не у всех — есть те, кому уже, в сущности, нечего терять и не нужно притворяться. Владимир Морской — бывший журналист и театральный критик, а ныне уволенный отовсюду «буржуазный космополит» — убежден, что все самое плохое с ним уже случилось и впереди его ждет пусть бесцельная, но зато спокойная и размеренная жизнь.