Людвисар. Игры вельмож - [23]
— Эта «бедная девушка» — ведьма, пане граф, — спокойно заметил епископ.
Хих перестал жевать.
— Вон как?
— Умоляю вас, граф! — застонал Шольц.
Гость порывисто поднялся из-за стола. Остальные присутствующие вскочили вместе с ним.
— Отложить такое дело, — торжественно заявил он, — было бы преступлением с моей стороны. Я не могу сдержать себя, если сталкиваюсь с таким нечестивым делом, как колдовство. Все естество мое тогда клекотит и закипает, как котел со смолой, стремясь поглотить грешницу и воздать ей справедливых мук… Где она?
Якуб Шольц молчал. Силы, наконец, его покинули. Потеряв теперь всякую надежду, он сидел на скамье, опершись локтями на стол и низко склонив тяжелую голову.
— В стенах Высокого Замка, — ответил вместо него епископ, — под опекой бурграфа Сильвестра Белоскорского.
— Тогда я не медлю ни минуты, — проговорил Xиx и быстро направился из зала.
Слуга с удивительной ловкостью на ходу накинул на хозяина роскошный плащ и даже сумел пристегнуть портупею со шпагой.
Через четверть часа процессия, состоявшая из пеших и конных, отправилась через Краковские ворота Волынским шляхом мимо Онуфриевского монастыря к твердыне, которая совсем недавно была тюрьмой княжны Острожской. А именно в 1559 году, когда доминиканские стены не уберегли ее от ненавистного жениха. Теперь в могучей каменной тюрьме билось еще одно, правда, не столь знатное, но не менее нежное и испуганное девичье сердце.
Глава X
Утренняя картина на дороге неподалеку от Высокого Замка ужасностью не уступала ночной. Участники процессии окаменели на месте, и только граф Хих с любопытством высунул голову из экипажа и как-то жадно сглотнул слюну.
Обгорелые листья и хворост, окропленные утренней росой, заполняли воздух едким смрадом, а обугленные трупы уже привлекли стаю голодных псов, что неистово терзала их, едва обращая при этом внимание на живых людей.
— Йезус Мария, — прошептал бургомистр, выходя из кареты, — какой же ценой…
Толпа поснимала шапки и перекрестилась.
— Разгоните собак! — скомандовал войт.
Грохнуло несколько выстрелов из напивгаков (короткое крепостное ружье) и пистолей, и псы, заскулив от сожаления и боли, оставили свой пир, наблюдая издали, как люди без всякого аппетита принюхивались к телам, словно собираясь зарыть в землю на черный день.
— Веселый выдался тут праздник, — заметил Хих, — жаль, что мы успели только на поклон актеров. Браво, панове, — тут он захлопал в ладоши, — я уверен, что вы блестяще сыграли свои роли!
Бургомистр тем временем приказал сходить на Подзамче за копателями и заказать тамошним плотникам сколотить гробы.
— И что ты про это думаешь? — как можно непринужденнее спросил у него войт.
Тот натянуто улыбнулся и попытался ответить нарочито небрежно:
— Разве у нас это редкость? Два разбойничьи отряда что-то не поделили этой ночью, вот и все.
— Этой ночью, говоришь?
— Я думаю так, потому что с обгорелого хвороста еще кое-где курится дым… Хотя… я могу и ошибаться…
— Да нет же, Якуб, ты прав. Это произошло действительно не раньше. Иначе б предместьями меня уведомили. Только…
— Что?
— Видишь вон того несчастного, которому перерезали горло, а псы еще и разодрали брюхо?
— Святая Пречистая…
— А тех трех, посеченных, как дождевые черви?
— Хватит, Стефан!
— Еще двоим отрубили головы… Этих шестерых я знал, да и ты, наверное, также. Это не разбойники — они еще вчера служили магистрату.
— Я обходился без них, — ответил Шольц, — а потому не помню ни одного.
— Зря, Якуб, они были храбрыми людьми. Поверь, ты много потерял.
— Наймем других, — бросил на ходу бургомистр и поспешил к своему экипажу.
Войту, однако, захотелось еще раз пройтись между мертвыми, над которыми епископ читал монотонным бубнением заупокойную. Внезапная находка пытливого лавника (член городского суда) заставила его замолчать и для оправдания несколько раз кашлянуть.
Среди густого папоротника лежал кем-то потерянный боевой шлем. Он был цельный, с вырезанной на лицевой стороне улыбкой. Было заметно, что вражеская сабля несколько раз скользнула по нему, а в некоторых местах даже опасно прогнула. С интересом рассматривая свою находку, войт и понятия не имел, что в это время творилось в душе служителя церкви.
Неподалеку от них расхаживал приближенный к королю, граф Хих. Мурлыкая под нос какую-то веселую песенку, он порой прерывался на довольно непривычные речи, которые были обращены к умершим:
— Ну кто так защищается? — поучал он кого-то из них. — Вы, сударь, вероятно, совсем не научились защищать свое брюхо, за что и поплатились вот такенною дыркой. Теперь уже никогда не набьете его вкусным жарким и, тем паче, не зальете туда с десяток кружек пива, как это, видимо, любили делать при жизни.
— А вы, пане, — обратился он к другому, — кто вам так раскроил череп? А голову, впрочем, надо оберегать в первую очередь. Думаю, теперь это запомните. Вот если бы вы знали один блестящий контрудар… или имели на голове такой шлем, как в руках пана войта, то, я думаю, все бы закончилось не так печально.
— На войне вы, вероятно, привыкли к таким зрелищам? — спросил удивленный лавник.
— На войне, мой друг, я любовался значительно более завершенными картинами, — ответил тот.
Повесть "Генерал, рожденный революцией" рассказывает читателю об Александре Федоровиче Мясникове (Мясникяне), руководителе минских большевиков в дни Октябрьской революции, способности которого раскрылись с особенной силой и яркостью в обстановке революционной бури.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть приморского литератора Владимира Щербака, написанная на основе реальных событий, посвящена тинейджерам начала XX века. С её героями случается множество приключений - весёлых, грустных, порою трагикомических. Ещё бы: ведь действие повести происходит в экзотическом Приморском крае, к тому же на Русском острове, во время гражданской войны. Мальчишки и девчонки, гимназисты, начитавшиеся сказок и мифов, живут в выдуманном мире, который причудливым образом переплетается с реальным. Неожиданный финал повести напоминает о вещих центуриях Мишеля Нострадамуса.
Одна из повестей («Заложники»), вошедшая в новую книгу литовского прозаика Альгирдаса Поцюса, — историческая. В ней воссоздаются события конца XIV — начала XV веков, когда Западная Литва оказалась во власти ордена крестоносцев. В двух других повестях и рассказах осмысливаются проблемы послевоенной Литвы, сложной, неспокойной, а также литовской деревни 70-х годов.
Италия — не то, чем она кажется. Её новейшая история полна неожиданных загадок. Что Джузеппе Гарибальди делал в Таганроге? Какое отношение Бенито Муссолини имеет к расписанию поездов? Почему Сильвио Берлускони похож на пылесос? Сколько комиссаров Каттани было в реальности? И зачем дон Корлеоне пытался уронить Пизанскую башню? Трагикомический детектив, который написала сама жизнь. Книга, от которой невозможно отказаться.
«Юрий Владимирович Давыдов родился в 1924 году в Москве.Участник Великой Отечественной войны. Узник сталинских лагерей. Автор романов, повестей и очерков на исторические темы. Среди них — „Глухая пора листопада“, „Судьба Усольцева“, „Соломенная сторожка“ и др.Лауреат Государственной премии СССР (1987).» Содержание:Тайная лигаХранитель кожаных портфелейБорис Савинков, он же В. Ропшин, и другие.
Харьков 1930 года, как и положено молодой республиканской столице, полон страстей, гостей и противоречий. Гениальные пьесы читаются в холодных недрах театральных общежитий, знаменитые поэты на коммунальных кухнях сражаются с мышами, норовящими погрызть рукописи, но Город не замечает бытовых неудобств. В украинской драме блестяще «курбалесят» «березильцы», а государственная опера дает грандиозную премьеру первого в стране «настоящего советского балета». Увы, премьера омрачается убийством. Разбираться в происходящем приходится совершенно не приспособленным к расследованию преступлений людям: импозантный театральный критик, отрешенная от реальности балерина, отчисленный с рабфака студент и дотошная юная сотрудница библиотеки по воле случая превращаются в следственную группу.
Харьков, роковой 1940-й год. Мир уже захлебывается войной, уже пришли похоронки с финской, и все убедительнее звучат слухи о том, что приговор «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки и передач» означает расстрел. Но Город не вправе впадать в «неумное уныние». «Лес рубят – щепки летят», – оправдывают страну освобожденные после разоблачения ежовщины пострадавшие. «Это ошибка! Не сдавай билеты в цирк, я к вечеру вернусь!» – бросают на прощание родным вновь задерживаемые. Кинотеатры переполнены, клубы представляют гастролирующих артистов, из распахнутых окон доносятся обрывки стихов и джазовых мелодий, газеты восхваляют грандиозные соцрекорды и годовщину заключения с Германией пакта о ненападении… О том, что все это – пир во время чумы, догадываются лишь единицы.
Когда молодой следователь Володя Сосновский по велению семьи был сослан подальше от столичных соблазнов – в Одессу, он и предположить не мог, что в этом приморском городе круто изменится его судьба. Лишь только он приступает к работе, как в Одессе начинают находить трупы богачей. Один, второй, третий… Они изуродованы до невозможности, но главное – у всех отрезаны пальцы. В городе паника, одесситы убеждены, что это дело рук убийцы по имени Людоед. Володя вместе со старым следователем Полипиным приступает к его поиску.
…Харьков, 1950 год. Страну лихорадит одновременно от новой волны репрессий и от ненависти к «бездушно ущемляющему свободу своих трудящихся Западу». «Будут зачищать!» — пророчат самые мудрые, читая последние постановления власти. «Лишь бы не было войны!» — отмахиваются остальные, включая погромче радио, вещающее о грандиозных темпах социалистического строительства. Кругом разруха, в сердцах страх, на лицах — беззаветная преданность идеям коммунизма. Но не у всех — есть те, кому уже, в сущности, нечего терять и не нужно притворяться. Владимир Морской — бывший журналист и театральный критик, а ныне уволенный отовсюду «буржуазный космополит» — убежден, что все самое плохое с ним уже случилось и впереди его ждет пусть бесцельная, но зато спокойная и размеренная жизнь.