Людвисар. Игры вельмож - [25]

Шрифт
Интервал

Через час, спрятав рекомендацию вместе с письмом бургомистра, Христоф сердечно попрощался с бурграфом и вскочил на коня. Проехав внутренние ворота и миновав пригород, курьер через главные врата покинул Высокий Замок. Сразу же за ним драбы подняли мост, что всем своим полотном заслонил замок от близлежащего мира. Конь осторожно ступал крутой тропой, и Христоф полностью ему доверился. Через четверть часа посланник уже был на Подзамче.


На рассвете под замковыми стенами собрался люд. Вельможи держались поодаль, вполголоса меж собой переговариваясь. Замок казался спящим, однако достаточно было внимательно присмотреться к мерлонам, чтобы убедиться, что это не так. Внимательный наблюдатель непременно замечал тени часовых в серых шлемах и с оружием наготове.

— Кажется, открыть для нас ворота в их намерения не входит, — сказал Хих, нервно долбя землю краем сапога.

— Они и не обязаны этого делать, пане граф, — с каплей надежды в голосе сказал бургомистр, — и, честно говоря, я приветствую их сопротивление.

— Разве смеет кто-то сопротивляться приближенному к королю? — горячо сказал аптекарь Ян Вильчек.

— Имейте терпение, панове, — спокойно и мягко возразил русинский урядник Тимофей Балабан, — пан Белоскорский сейчас видит лишь толпу горожан, которые неизвестно почему приперлись. Как только он узнает, что среди нас ясновельможний граф, то непременно покорится. В конце концов, мы даже не выслали впереди себя гонца.

— А меж тем, замок готов к осаде, — мрачно процедил Xиx.

— Прошу пана, — засмеялся Балабан, — какая осада? Мы живем в мирное время.

— Мир царит разве что между вами и той чаркой, на которую вы ежедневно накладываете контрибуцию, — сердито отрубил граф.

Однако Балабан совсем не обиделся, а лишь погладил свои роскошные усы, как человек, которому напомнили про что-то приятное.

Наряду с графом, хотя и менее откровенно, нервничал епископ. Складывалось впечатление, что в нем проснулась кровь тамплиеров, а стены Казимира — это на самом деле — Иерусалим. Либер в досаде грыз перстень и что-то бубнил себе под нос.

Однако самыми смелыми в этом таборе были мещане, которым чувство родства со шляхтой добавляло наглости, а придирчивый взгляд Хиха — желания выслужиться. Они сновали вокруг рва, а некоторые от чрезмерного рвения успели туда попадать и теперь беспомощно взывали о помощи, поскольку выбраться самим было нельзя. Кто-то, пересекая ров, добрался до ворот и вовсю стучал по поднятому мосту, словно имел какое-то неоспоримое право проникнуть внутрь. Все это выглядело довольно забавно, и драбы на стенах, которые помнили еще осаду турок, отвечали им дружным хохотом. Мещан это бесило, но и утраивало их усилия.

— А ну, оттуда уберитесь! — не выдержав, в конце концов грохнул на них Балабан.

В голосе его не слышалось ярости, но приказ подействовал мгновенно. Нападавшие отступили и уныло стали лезть на плацдарм, по дороге непременно попадая в проклятущий ров.

В это время урядник, приблизившись к стенам, воскликнул зычным, как труба, голосом:

— Эй, сторожа! Призовите бурграфа! Не спроста же тут собрался целый город!

Через определенное время мост начал медленно и величественно опускаться. Тяжело, как старик, охнув, он оперся на землю, открыв замковые ворота. Впоследствии приоткрылись и они, и на широкую спину моста выехал всадник. Величественный, как бог, в полном боевом доспехе, он произвел на толпу впечатление, которое, видимо, произвел Роланд на войско басков. Все онемели, так что белый конь определенное время топтался на месте и кусал удила при полном молчании со стороны людей. Балабан всмотрелся в благородное лицо рыцаря, что было несколько скрыто легкой тенью от поднятого забрала.

— Простите, что вас беспокоим в такую раннюю пору, пан бурграф… — начал урядник.

— …хоть вы и так не спали целую ночь, стягивая к башням порох, — добавил Хих, что неожиданно вырос рядом.

— Правда, шановний пане, — усмехнувшись, согласился комендант.

— Что ж, именем короля я приказываю вам, бурграф, перенести порох обратно в подвал и оттянуть от бойниц пушки. А еще окажете нам большую честь, если на ваших стенах уменьшатся бочки и котлы со смолой.

— Вижу, вы хорошо осведомлены в таких делах, шановний незнакомец, — ответил Белоскорский, — обращаюсь так, поскольку вы не сочли нужным представиться, как и положено гостю.

— Гостю? — вспыхнул граф. — Вы, кажется, имели наглость назвать меня гостем?

— Неужели я огорчил вас этим образом? — спокойно сказал комендант.

— Так знайте же, пан бурграф, что я тут по поручению лично его величества, потому что приближен к королю.

Белоскорский поклонился.

— Думаю, вы слышали мои требования? — спросил Хих.

Рыцарь, немного поколебавшись, ответил:

— Если я покорюсь, примете ли вы мои извинения за недостойный прием и позволите ли не отвлекаться от охраны спокойствия города? Я ведь даже не спрашиваю у вас соответствующей грамоты, а верю, как шляхтич шляхтичу.

— Конечно, — согласился Хих, — но при одном условии. Этой ночью в замок прибыла пленница и, как мне известно, находится до сих пор там, в тех серых, жутких стенах, которые гнетут ей душу и совершенно не подходят ее красе. Освободите девушку, и вы исполните свой долг перед королем. Милость его величества за это я вам обещаю.


Рекомендуем почитать
Деды и прадеды

Роман Дмитрия Конаныхина «Деды и прадеды» открывает цикл книг о «крови, поте и слезах», надеждах, тяжёлом труде и счастье простых людей. Федеральная Горьковская литературная премия в номинации «Русская жизнь» за связь поколений и развитие традиций русского эпического романа (2016 г.)


Испорченная кровь

Роман «Испорченная кровь» — третья часть эпопеи Владимира Неффа об исторических судьбах чешской буржуазии. В романе, время действия которого датируется 1880–1890 годами, писатель подводит некоторые итоги пройденного его героями пути. Так, гибнет Недобыл — наиболее яркий представитель некогда могущественной чешской буржуазии. Переживает агонию и когда-то процветавшая фирма коммерсанта Борна. Кончает самоубийством старший сын этого видного «патриота» — Миша, ставший полицейским доносчиком и шпионом; в семье Борна, так же как и в семье Недобыла, ощутимо дает себя знать распад, вырождение.


На всю жизнь

Аннотация отсутствует Сборник рассказов о В.И. Ленине.


Апельсин потерянного солнца

Роман «Апельсин потерянного солнца» известного прозаика и профессионального журналиста Ашота Бегларяна не только о Великой Отечественной войне, в которой участвовал и, увы, пропал без вести дед автора по отцовской линии Сантур Джалалович Бегларян. Сам автор пережил три войны, развязанные в конце 20-го и начале 21-го веков против его родины — Нагорного Карабаха, борющегося за своё достойное место под солнцем. Ашот Бегларян с глубокой философичностью и тонким психологизмом размышляет над проблемами войны и мира в планетарном масштабе и, в частности, в неспокойном закавказском регионе.


Тайная лига

«Юрий Владимирович Давыдов родился в 1924 году в Москве.Участник Великой Отечественной войны. Узник сталинских лагерей. Автор романов, повестей и очерков на исторические темы. Среди них — „Глухая пора листопада“, „Судьба Усольцева“, „Соломенная сторожка“ и др.Лауреат Государственной премии СССР (1987).»   Содержание:Тайная лигаХранитель кожаных портфелейБорис Савинков, он же В. Ропшин, и другие.


Северная столица

В 1977 году вышел в свет роман Льва Дугина «Лицей», в котором писатель воссоздал образ А. С. Пушкина в последний год его лицейской жизни. Роман «Северная столица» служит непосредственным продолжением «Лицея». Действие новой книги происходит в 1817 – 1820 годах, вплоть до южной ссылки поэта. Пушкин предстает перед нами в окружении многочисленных друзей, в круговороте общественной жизни России начала 20-х годов XIX века, в преддверии движения декабристов.


Фуэте на Бурсацком спуске

Харьков 1930 года, как и положено молодой республиканской столице, полон страстей, гостей и противоречий. Гениальные пьесы читаются в холодных недрах театральных общежитий, знаменитые поэты на коммунальных кухнях сражаются с мышами, норовящими погрызть рукописи, но Город не замечает бытовых неудобств. В украинской драме блестяще «курбалесят» «березильцы», а государственная опера дает грандиозную премьеру первого в стране «настоящего советского балета». Увы, премьера омрачается убийством. Разбираться в происходящем приходится совершенно не приспособленным к расследованию преступлений людям: импозантный театральный критик, отрешенная от реальности балерина, отчисленный с рабфака студент и дотошная юная сотрудница библиотеки по воле случая превращаются в следственную группу.


Преферанс на Москалевке

Харьков, роковой 1940-й год. Мир уже захлебывается войной, уже пришли похоронки с финской, и все убедительнее звучат слухи о том, что приговор «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки и передач» означает расстрел. Но Город не вправе впадать в «неумное уныние». «Лес рубят – щепки летят», – оправдывают страну освобожденные после разоблачения ежовщины пострадавшие. «Это ошибка! Не сдавай билеты в цирк, я к вечеру вернусь!» – бросают на прощание родным вновь задерживаемые. Кинотеатры переполнены, клубы представляют гастролирующих артистов, из распахнутых окон доносятся обрывки стихов и джазовых мелодий, газеты восхваляют грандиозные соцрекорды и годовщину заключения с Германией пакта о ненападении… О том, что все это – пир во время чумы, догадываются лишь единицы.


Короли Молдаванки

Когда молодой следователь Володя Сосновский по велению семьи был сослан подальше от столичных соблазнов – в Одессу, он и предположить не мог, что в этом приморском городе круто изменится его судьба. Лишь только он приступает к работе, как в Одессе начинают находить трупы богачей. Один, второй, третий… Они изуродованы до невозможности, но главное – у всех отрезаны пальцы. В городе паника, одесситы убеждены, что это дело рук убийцы по имени Людоед. Володя вместе со старым следователем Полипиным приступает к его поиску.


Смерть у стеклянной струи

…Харьков, 1950 год. Страну лихорадит одновременно от новой волны репрессий и от ненависти к «бездушно ущемляющему свободу своих трудящихся Западу». «Будут зачищать!» — пророчат самые мудрые, читая последние постановления власти. «Лишь бы не было войны!» — отмахиваются остальные, включая погромче радио, вещающее о грандиозных темпах социалистического строительства. Кругом разруха, в сердцах страх, на лицах — беззаветная преданность идеям коммунизма. Но не у всех — есть те, кому уже, в сущности, нечего терять и не нужно притворяться. Владимир Морской — бывший журналист и театральный критик, а ныне уволенный отовсюду «буржуазный космополит» — убежден, что все самое плохое с ним уже случилось и впереди его ждет пусть бесцельная, но зато спокойная и размеренная жизнь.