Людвисар. Игры вельмож - [22]

Прозвучало военное приветствие цепаков, и навстречу графу выступило десять блудниц с охапками цветов в руках. Лицо гостя вдруг ожило:

— Вот так, — удовлетворенно произнес он, бесцеремонно оглядывая их со всех сторон, — лучшего я не мог и желать… Славные девоньки…

Тут граф снял свою роскошную шляпу и принялся целовать каждую, от чего толпа удивленно загомонила, а бургомистра кинуло в пот. Расцеловав последнюю, гость вернулся к мещанам и, подняв кверху руки, радостно воскликнул:

— Да здравствует Львов!

— Да здравствует наияснейший пан (его величество)!!! — ответили ему.

Из толпы выступил Себастьян и, поклонившись гостю, торжественно продекламировал:

К вашим ногам кладем, пане,

Львовян смирение с уважением.

Как открывались перед вами

Сегодня утром львовские врата,

Так души наши и открылись, —

Любовь в них, как в чаши, лилась.

Добавили мы еще немного света

И вам подносим сей напиток!

Тот улыбнулся и сдержанно поаплодировал. Потом достал из-за пояса кошелек и под новые восторженные возгласы публики протянул его поэту. Себастьян снова поклонился и, уже когда держал награду в руках, неожиданно услышал сказанное графом полушепотом:

— Клянусь пеклом, вы меня поразили, молодой муженек. И благодарность моя была бы неполной, если бы вы получили только золото… На левом берегу Полтвы, неподалеку от старой мельницы, вы найдете бесценное сокровище.

Поэт с удивлением и любопытством взглянул на вельможу. Он попытался уловить тень шутки на его лице, но ее не было. Зато глаза Хиха, до сих пор невыразительные, вдруг стали зелеными, как у кота, а где-то в самой их глубине сверкнули два причудливые огонька.

— На вашем месте, юноша, я бы не медлил, а мчался бы, как невменяемый, чтобы только успеть разделить с любимой ложе, хоть и постелено оно на болоте из шувару (болотное растение). Скорее, пока не поздно!

Себастьян побледнел и отпрянул от графа, как от прокаженного. Задрожав, словно в лихорадке, он отступил несколько шагов и, не в силах сдержать внезапный неясный порыв, на удивление присутствующих бросился прочь с Рынка.

Тем временем приближенный короля был приглашен в Ратушу, где его ждал роскошный завтрак и все, что намеревались с ним его разделить. К столу гости приближались, как и подобает, медленно, словно выполняли какой-то ритуал, а не зов своего голодного желудка. Вельможное панство с трудом скрывала шальное желание оставить от жирных лещей одни головы, от жареных поросят и цыплят — кучу костей, а от многочисленных пампушек, пирогов и медовиков — лишь воспоминания. Единодушно все согласились на мнение бургомистра начать трапезу без тех, кто из-за неосведомленности и довольно ранней поры опаздывал в Ратушу. Не было, в частности, королевского старосты, но и его решили не ждать. Достаточно было и присутствующих: братьев бургомистра, панов Дибовецких, Вильчков, Кампианов и остальных. Правда, присутствовал и пан епископ, но молчаливый.

За столом бургомистр осторожно подошел к сути дела:

— Пан король оказывает нам большую честь, отправляя в город доверенную особу. И такую почтенную и так быстро, — обратился он к графу.

Острый, как меч, взгляд епископа насквозь проткнул Шольца и снова уставился в стол.

— Пустое, — ответил Xиx, нетерпеливо ожидая, пока все, наконец, рассядутся.

— А как здоровье его величества?

— Прекрасно, — сказал не без иронии граф. — Ливонская кампания пошла ему только на пользу. Хотя бы потому, что теперь за его здоровье будет молиться еще один епископ.

Присутствующие наконец расселись, и гость удовлетворенно вздохнул. Впрочем, никто, кроме него, еще не коснулся еды — все устремили взгляд на епископа. А граф набросился на угощение с такой жадностью, словно, подобно Эрисихтону, утолял какой-то нечеловеческий голод. Кромсая зубами куски мяса, он, словно дикий волк, еле глотал его, не пережевывая. Общая тишина заставила Хиха остановиться и обвести взглядом физиономии, удивленный такой трактовкой столичного этикета. Слова молитвы застряли в горлах, как рыбья кость.

— Вы проголодались с дороги? — осмелился спросить бургомистр.

Швырнув огрызок своему слуге, что с глухим собачьим рычанием взялся его догрызать, граф улыбнулся и вежливо извинился за свою бесцеремонность.

— Видите ли, мои панове, — пояснил далее он, — я недавно из Ливонии, а на войне светские привычки довольно быстро забываются. Вряд ли про них вспоминаешь, обгрызая труп убитого врага…

Юмор, хоть и довольно черный, понравился львовскому панству, и все с аппетитом взялись за блюда.

Якуб Шольц, словно от нечего делать, продолжил разговор с гостем:

— И все же, пане граф… Я лишь вчера отправил к королю своего посланника, а уже сегодня вы тут…

— Не забывайте, — таинственно ответил тот, — у Короны везде свои уши и глаза…

Недвусмысленно улыбнувшись, он продолжил:

— Поэтому я тут, чтобы вершить правосудие и наказывать нечестивых.

— А у пана бургомистра неимоверное желание этому правосудию помешать, — ехидно добавил епископ.

— Вовсе нет, — пробормотал Шольц, — я только умоляю вас, граф, чтобы правосудие было милостиво… Это же просто бедная девушка. Обычная бедная девушка, сбитая с панталыку проходимцем лекарем по имени Доминик Гепнер. Именно он должен за все ответить.