Людвисар. Игры вельмож - [15]
Катерина выглянула из кареты и рысьими глазами сверкнула в ту сторону, где затаился Мартин. Последний похолодел от страха, ибо те глаза уставились прямо в него. «Увидела», — оборвалось внутри у парня.
— А ну, прочь из моего жасмина, — как можно мягче прошептала пани Даманская.
Однако на Мартина это подействовало, как укол раскаленной иглой. Безжалостно топча проклятый куст, он сорвался с места, и через миг даже чистокровный арабский скакун не рискнул бы потягаться с ним в скорости.
— О, moja droga…[1] — услышала рядом Катерина пьяное бормотание.
— А чтоб тебе… — женщина вовремя остановилась и, вырвавшись из его пьяных объятий, тихо, но твердо произнесла, резко взмахнув рукой:
— Иди прочь!
Начальник городской страже Ежи Даманский, протаранив своим тучным задом деликатные хрупкие дверцы, вылетел из кареты и зашуршал в кустах так, будто его угостил пинком библейский Самсон или мифический Полифем. Когда шуршание стихло, послышался приглушенный стон: «О-о-о-о… Ku-ku-ku-r-r-wa-a-a-a»…
Тем временем пани Даманская, уже больше не в состоянии сдерживать свой гнев, выпрыгнула легко, словно рысь, из кареты и двинулась к воротам. Сторожу, который, только прителепав, открыл их, она резко бросила:
— Поручаю этого болвана тебе. Он пьян, как чип…
Старый лях поклонился и, исподлобья глядя ей вслед, пробормотал, медленно разгибаясь:
— Говорил же я ему: «Не берите, пане, в жены русинку. Разве смирных полячек вам мало?» Как в воду глядел — ведьмы все до одной…
— Вытащим его из тех кустов, или пусть там и лежит? — промолвил, подойдя, кучер.
— Тяни, ґалаґане (головастик), потому что то твой пан.
— «Тяни, тяни»! А идите-ка только помогать, потому что я один не смогу.
— Может, волов пригнать?
— Не болтай.
— Надо было пани попросить…
— А что пани?
— Пальцами щелкнула бы и он сам бы полетел.
— Боже мой, правда…
Подняв гордо голову, Катерина Даманская шла темной аллеей. Шаги ее были быстрые и немного неуверенные. Казалось, она сдерживает себя, чтобы не полететь. В ее очаровательной головке одна за другой менялись мысли. Одни умирали, другие рождались, некоторые она душила в зародыше… Однако одна из них, рожденная не в голове, а возле сердца, пережила всех. Тихо притаившись где-то в уголке, она коварно ждала надлежащего момента. И вот этот момент настал. Катерина остановилась и резко, словно стремясь ее убрать, мотнула головой, прижавшись щекой к обнаженному плечу. Напрасно! Мысль не улетела в тартарары, она осталась, потому что этого подсознательно желала сама пани Даманская!.. Да! Волосы несколькими темными прядями упали на ее изможденное лицо. Какая-то первоначальная и дикая красота мелькнула в этот миг в ее пылких очах и слегка повлажневших от тяжелого дыхания устах. Она была побеждена той внезапной мыслью, но потому, что создала сама… Ведьма! Все демоны ада жили теперь в ее душе! А душа желала одного…
В покоях Катерина оказалась перед зеркалом в золотой оправе, которая изображала какое-то странное хитросплетение. В нем пани Даманская увидела себя в полный рост… Прекрасные до умопомрачения груди уже освободилась со своего плена и теперь дерзко вздымалась в ритмичном дыхании. Екатерина провела по ним ладонями и слегка улыбнулась. «К черту», — подумала она и несколькими ловкими движениями спустила платье вниз. «Этой ночью еще буду с ним, а потом…»
За окном послышался глухой грохот грозы, и тяжелые капли застучали по темным стеклам.
В то самое утро наступившего дня, когда Христоф ворвался во Львов, пани Даманская проснулась и сразу поднялась с постели. По привычке она должна бы сейчас позвать служанку, чтобы та принесла своей хозяйке утреннюю легкую одежду, расчесала волосы и провела к уже приготовленной ванне. Однако Екатерина не спешила касаться маленького медного звонка, который мигом пригнал бы горничную сюда. Оставив своего спящего мужа и дальше храпеть во все тяжкие из-под белоснежного одеяла, Катерина ступила несколько шагов по дорогому ковру и подошла к окну. Вся челядь во дворе уже давно выполнила всю утреннюю работу, и среди мокрых от ночного дождя жасминовых аллей не было никого, кроме каменных статуй.
Ее не увидел никто, кроме Давида и Аполлона. На лице же последних, казалось, застыла мука: почему они вытесаны, а не вылеплены Богом из глины, как тот первый человек, что Бог вдохнул ему жизнь? Минуту полюбовавшись мокрыми статуями, пани Даманская подняла глаза и взглянула выше. С правой стороны от окна украдкой выглядывали зеленеющие склоны Кальварии, сбегая к лысой, с крестом на макушке вершине солнечным утренним перелеском. За цветущим жасмином было видно Краковское предместье. Туман, что бродил по нему, предвещая жаркий июльский день, был похож на смятое одеяло, которое, казалось, оно упорно на себя натягивало, стремясь, словно утренний соня-ленивец, допить остатки сна. Однако так только казалось… Уже давно отправили службу в церкви святого Николая, в костелах Ивана Крестителя и Марии Снежной. Давно принялось за работу трудолюбивое Подзамче. Волынским шляхом скрипели возы — направлялись кто к Старому Рынку, а кто дальше — к городу. И безразлично им было, что там, в имении Даманских, стоя у окна, на них сверху смотрела голая хозяйка. В конце концов, она их и не видела. Для нее существовало только утро, полное жизни, и сочный туман. Все это хотелось проглотить, вдохнуть одним движением легких, вживить в себя всю эту красоту!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Привет тебе, любитель чтения. Не советуем тебе открывать «Реквием» утром перед выходом на работу, можешь существенно опоздать. Кто способен читать между строк, может уловить, что важное в своем непосредственном проявлении становится собственной противоположностью. Очевидно-то, что актуальность не теряется с годами, и на такой доброй морали строится мир и в наши дни, и в былые времена, и в будущих эпохах и цивилизациях. Легкий и утонченный юмор подается в умеренных дозах, позволяя немного передохнуть и расслабиться от основного потока информации.
Украинский прозаик Владимир Дарда — автор нескольких книг. «Его любовь» — первая книга писателя, выходящая в переводе на русский язык. В нее вошли повести «Глубины сердца», «Грустные метаморфозы», «Теща» — о наших современниках, о судьбах молодой семьи; «Возвращение» — о мужестве советских людей, попавших в фашистский концлагерь; «Его любовь» — о великом Кобзаре Тарасе Григорьевиче Шевченко.
Подробная и вместе с тем увлекательная книга посвящена знаменитому кардиналу Ришелье, религиозному и политическому деятелю, фактическому главе Франции в период правления короля Людовика XIII. Наделенный железной волей и холодным острым умом, Ришелье сначала завоевал доверие королевы-матери Марии Медичи, затем в 1622 году стал кардиналом, а к 1624 году — первым министром короля Людовика XIII. Все свои усилия он направил на воспитание единой французской нации и на стяжание власти и богатства для себя самого. Энтони Леви — ведущий специалист в области французской литературы и культуры и редактор авторитетного двухтомного издания «Guide to French Literature», а также множества научных книг и статей.
Роман шведских писателей Гуннель и Ларса Алин посвящён выдающемуся полководцу античности Ганнибалу. Рассказ ведётся от лица летописца-поэта, сопровождавшего Ганнибала в его походе из Испании в Италию через Пиренеи в 218 г. н. э. во время Второй Пунической войны. И хотя хронологически действие ограничено рамками этого периода войны, в романе говорится и о многих других событиях тех лет.
Каким был легендарный властитель Крита, мудрый законодатель, строитель городов и кораблей, силу которого признавала вся Эллада? Об этом в своём романе «Я, Минос, царь Крита» размышляет современный немецкий писатель Ганс Эйнсле.
Харьков 1930 года, как и положено молодой республиканской столице, полон страстей, гостей и противоречий. Гениальные пьесы читаются в холодных недрах театральных общежитий, знаменитые поэты на коммунальных кухнях сражаются с мышами, норовящими погрызть рукописи, но Город не замечает бытовых неудобств. В украинской драме блестяще «курбалесят» «березильцы», а государственная опера дает грандиозную премьеру первого в стране «настоящего советского балета». Увы, премьера омрачается убийством. Разбираться в происходящем приходится совершенно не приспособленным к расследованию преступлений людям: импозантный театральный критик, отрешенная от реальности балерина, отчисленный с рабфака студент и дотошная юная сотрудница библиотеки по воле случая превращаются в следственную группу.
Когда молодой следователь Володя Сосновский по велению семьи был сослан подальше от столичных соблазнов – в Одессу, он и предположить не мог, что в этом приморском городе круто изменится его судьба. Лишь только он приступает к работе, как в Одессе начинают находить трупы богачей. Один, второй, третий… Они изуродованы до невозможности, но главное – у всех отрезаны пальцы. В городе паника, одесситы убеждены, что это дело рук убийцы по имени Людоед. Володя вместе со старым следователем Полипиным приступает к его поиску.
Харьков, роковой 1940-й год. Мир уже захлебывается войной, уже пришли похоронки с финской, и все убедительнее звучат слухи о том, что приговор «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки и передач» означает расстрел. Но Город не вправе впадать в «неумное уныние». «Лес рубят – щепки летят», – оправдывают страну освобожденные после разоблачения ежовщины пострадавшие. «Это ошибка! Не сдавай билеты в цирк, я к вечеру вернусь!» – бросают на прощание родным вновь задерживаемые. Кинотеатры переполнены, клубы представляют гастролирующих артистов, из распахнутых окон доносятся обрывки стихов и джазовых мелодий, газеты восхваляют грандиозные соцрекорды и годовщину заключения с Германией пакта о ненападении… О том, что все это – пир во время чумы, догадываются лишь единицы.
…Харьков, 1950 год. Страну лихорадит одновременно от новой волны репрессий и от ненависти к «бездушно ущемляющему свободу своих трудящихся Западу». «Будут зачищать!» — пророчат самые мудрые, читая последние постановления власти. «Лишь бы не было войны!» — отмахиваются остальные, включая погромче радио, вещающее о грандиозных темпах социалистического строительства. Кругом разруха, в сердцах страх, на лицах — беззаветная преданность идеям коммунизма. Но не у всех — есть те, кому уже, в сущности, нечего терять и не нужно притворяться. Владимир Морской — бывший журналист и театральный критик, а ныне уволенный отовсюду «буржуазный космополит» — убежден, что все самое плохое с ним уже случилось и впереди его ждет пусть бесцельная, но зато спокойная и размеренная жизнь.