Людвисар. Игры вельмож - [16]
Катерина взглянула на спящего мужа и презрительно улыбнулась. Ощущение неугомонной жажды клекотало в ее груди все сильнее и сильнее. Не хотелось одеваться… Она порывисто приоткрыла окно и вовсю вдохнула. Мало! Еще, еще…
Вдруг послышалось хлопанье сильных крыльев и несколько пронзительных «кар-р-р». Большая черная, как сатана, птица, описав над окном затейливую спираль, уверенно опустилась на подоконник. Катерина присела так, что ее очаровательная головка поравнялась при этом с гостем.
Черные тонкие брови, гордость пани Даманской, слегка дернулись кверху. Этот жест, это движение зачастую означало многое, но теперь лишь вопрос: «И что?» Ворон разинул клюв и, дохнув, как пан Ежи, перегаром, как-то насмешливо каркнул. Катерина горделиво и полностью выпрямилась. Ступая медленно и грациозно, как тогда, на балу, она двинулась назад в комнату. Ответ пани Даманская получила.
Глава VIII
Шинок Стеця Пиявки славился на все предместья. Если бы кому-то пришлось откуда-то приехать на Старый Рынок по ярмарочным вопросам, то святым делом считалось заехать к Стецько и опрокинуть чарку-другую. А сколько небылиц передавалось тут из уст в уста! Сам хозяин, порой не имея работы, любил, подперев руками голову, послушать истории, что приносили с собой бородатые путешественники. Случалось, что посетители их и кормили, и поили в обмен на те побасенки.
Однако наибольшую прибыль Стецько имел с путников, которые в сумерках, как говорится, целовали замок на городских воротах и не имели, где остановиться, как только в него. Под вечер в шинок приходили музыканты: юноша-свирельщик, усатый скрипач и седой дедок с кобзой. Всю ночь они забавляли гуляк, а утром разбредались кто куда.
Омелько, магистратский писарь, бывал тут частенько. Выпивал и ухаживал за Пиявчихой. Впрочем, не только это. Имея хорошего собеседника, то есть кума своего Беня, Омелько любил поразмышлять и о серьезных вещах. К примеру про ведьм. Что-что, а об этом он знал. Понизив голос и безостановочно крестясь, он рассказывал такие приключения, что пан Бень боялся идти в темноте домой и оставался в кабаке ждать утра.
Пан Бень, этот достойный чиновник и преданный слуга магистрата, только выполнив тем днем свой долг в Высоком Замке и хорошенько выспавшись в конюшне, понес свое описание в магистрат. Там сердито встретили автора, который невесть где пропадал целые сутки, и бессердечно поглумились над творением его пера. Среди этой неблагодарной публики нашлась только одна сочувствующая душа, то есть его кум Омелько, писарь. Беда как-то особенно в тот вечер сблизила их и повела привычной дорогой — в трактир Стецько Пиявки.
Музыканты, наверное, хорошо выспались и похмелились, потому так ударили, что уныние пана Беня, небось, не удержалось и при том пустилось в танец, напрочь забыв про хозяина, которому весь день грыз душу.
— А то, кум, ныне так есть, что от тех ведьм спасу нет, — начал привычный разговор Омелько после первой кружки, — куда, прошу прощения, не сунешься или в какой уголок не глянешь — всюду как не какое-то кодло, то его послед…
Тут, словно в подтверждение этих слов, из темного угла на Омелько зыркнуло двое здоровенных диких глаз, аж у писаря мороз сыпанул по коже и слова застряли в горле.
— От, опять вы за свое, кум, — отмахнулся, как всегда, пан Бень, для которого творческое падение уже уходило в прошлое, и он весело качался в такт музыке, будто поддразнивая скрипача.
Взгляд тем временем исчез, и Омелько решил быть осторожнее, затем сделал хороший глоток, запихнув непромолвленные слова в утробу.
…Эх, Омелько, съел бы ты кусок ветчины, сгрыз бы вдобавок пол-луковицы да еще и кружкой пива все это запил, то, может, они бы там и усидели. А ты, бедняга, не сдержал…
— Вот вы, кум, говорите, вас у Белоскорского блуд взял? Это все, кум, недаром, потому что Кальвария там недалеко.
От того напоминания пан Бень скривился, словно съел кислицу.
— Вот крест меня побей, — разгорелся Омелько, — думаете, вру? Да уже все петухи перепели, что туда в полночь ведьмы слетаются. Только вы смотрите на меня, как на сумасшедшего… — Тут писарь уловил тот самый загадочный взгляд из угла. Неужели какая-то нечисть берет его на смех?
Да нет, кому-кому, а тем выпученным шарам доподлинно известно, что Омелько не врет! Уже подбодренный, а не испуганный, он продолжил:
— Везде нечисть, кум, везде… Вот хотя бы взять Пиявчиху, — тут Омелько облизнулся, — с виду — прекрасная молодица, а если присмотреться, то глаза у нее ведьмовские: сейчас черные, а завтра будут болотными…
Пан Бень окинул оком кругленькую и умелую шинкарку. Из-под чепца выбивалось черные, еще без седины волосы. Глаза, о которых говорил Омелько, под ровненькими бровями, жадно блестели, чувствуя добрую выгоду, а еще и то, что больше пива и ветчины пан писарь хотят ее саму. Под свежими, собранными улыбкой в тугие пончики щеками цвели сочные уста, белые, словно жемчужины, ровненькие зубы и широкий мягкий подбородок. Нет, лицо совсем не ведьмовское.
— А я же ее видел, проклятую, — выпалил Омелько, заметив, что сказанное совсем не произвело нужного впечатления.
— Вот там ее видел, — писарь ткнул пальцем вверх, — на метле…
Отряд красноармейцев объезжает ближайшие от Знаменки села, вылавливая участников белогвардейского мятежа. Случайно попавшая в руки командира отряда Головина записка, указывает место, где скрывается Степан Золотарев, известный своей жестокостью главарь белых…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Украинский прозаик Владимир Дарда — автор нескольких книг. «Его любовь» — первая книга писателя, выходящая в переводе на русский язык. В нее вошли повести «Глубины сердца», «Грустные метаморфозы», «Теща» — о наших современниках, о судьбах молодой семьи; «Возвращение» — о мужестве советских людей, попавших в фашистский концлагерь; «Его любовь» — о великом Кобзаре Тарасе Григорьевиче Шевченко.
Подробная и вместе с тем увлекательная книга посвящена знаменитому кардиналу Ришелье, религиозному и политическому деятелю, фактическому главе Франции в период правления короля Людовика XIII. Наделенный железной волей и холодным острым умом, Ришелье сначала завоевал доверие королевы-матери Марии Медичи, затем в 1622 году стал кардиналом, а к 1624 году — первым министром короля Людовика XIII. Все свои усилия он направил на воспитание единой французской нации и на стяжание власти и богатства для себя самого. Энтони Леви — ведущий специалист в области французской литературы и культуры и редактор авторитетного двухтомного издания «Guide to French Literature», а также множества научных книг и статей.
Роман шведских писателей Гуннель и Ларса Алин посвящён выдающемуся полководцу античности Ганнибалу. Рассказ ведётся от лица летописца-поэта, сопровождавшего Ганнибала в его походе из Испании в Италию через Пиренеи в 218 г. н. э. во время Второй Пунической войны. И хотя хронологически действие ограничено рамками этого периода войны, в романе говорится и о многих других событиях тех лет.
Каким был легендарный властитель Крита, мудрый законодатель, строитель городов и кораблей, силу которого признавала вся Эллада? Об этом в своём романе «Я, Минос, царь Крита» размышляет современный немецкий писатель Ганс Эйнсле.
Харьков 1930 года, как и положено молодой республиканской столице, полон страстей, гостей и противоречий. Гениальные пьесы читаются в холодных недрах театральных общежитий, знаменитые поэты на коммунальных кухнях сражаются с мышами, норовящими погрызть рукописи, но Город не замечает бытовых неудобств. В украинской драме блестяще «курбалесят» «березильцы», а государственная опера дает грандиозную премьеру первого в стране «настоящего советского балета». Увы, премьера омрачается убийством. Разбираться в происходящем приходится совершенно не приспособленным к расследованию преступлений людям: импозантный театральный критик, отрешенная от реальности балерина, отчисленный с рабфака студент и дотошная юная сотрудница библиотеки по воле случая превращаются в следственную группу.
Когда молодой следователь Володя Сосновский по велению семьи был сослан подальше от столичных соблазнов – в Одессу, он и предположить не мог, что в этом приморском городе круто изменится его судьба. Лишь только он приступает к работе, как в Одессе начинают находить трупы богачей. Один, второй, третий… Они изуродованы до невозможности, но главное – у всех отрезаны пальцы. В городе паника, одесситы убеждены, что это дело рук убийцы по имени Людоед. Володя вместе со старым следователем Полипиным приступает к его поиску.
Харьков, роковой 1940-й год. Мир уже захлебывается войной, уже пришли похоронки с финской, и все убедительнее звучат слухи о том, что приговор «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки и передач» означает расстрел. Но Город не вправе впадать в «неумное уныние». «Лес рубят – щепки летят», – оправдывают страну освобожденные после разоблачения ежовщины пострадавшие. «Это ошибка! Не сдавай билеты в цирк, я к вечеру вернусь!» – бросают на прощание родным вновь задерживаемые. Кинотеатры переполнены, клубы представляют гастролирующих артистов, из распахнутых окон доносятся обрывки стихов и джазовых мелодий, газеты восхваляют грандиозные соцрекорды и годовщину заключения с Германией пакта о ненападении… О том, что все это – пир во время чумы, догадываются лишь единицы.
…Харьков, 1950 год. Страну лихорадит одновременно от новой волны репрессий и от ненависти к «бездушно ущемляющему свободу своих трудящихся Западу». «Будут зачищать!» — пророчат самые мудрые, читая последние постановления власти. «Лишь бы не было войны!» — отмахиваются остальные, включая погромче радио, вещающее о грандиозных темпах социалистического строительства. Кругом разруха, в сердцах страх, на лицах — беззаветная преданность идеям коммунизма. Но не у всех — есть те, кому уже, в сущности, нечего терять и не нужно притворяться. Владимир Морской — бывший журналист и театральный критик, а ныне уволенный отовсюду «буржуазный космополит» — убежден, что все самое плохое с ним уже случилось и впереди его ждет пусть бесцельная, но зато спокойная и размеренная жизнь.