Людвисар. Игры вельмож - [10]
— Вот если, к примеру, умереть, — философски разглагольствовал Бень, — то хотел бы себя утопить в пиве.
— Да ну! Бог с вами, Бень, вы же ни в одну бочку не влезете!
— Зато в мой живот поместится целых две! — захохотал Бень.
Между тем сметливый слуга принес еще одну кружку пенистого напитка, который гость так же, как и перед тем, за несколько мощных глотков отправил себе в желудок.
— Ну что, — сказал он после того веселым голосом, — а теперь к делу.
— Начнем с моего дома, который также является собственностью его величества, поскольку дан мне его милостью, — сказал бурграф.
— А может, с пушек и пороха? — почесывая затылок, спросил урядник.
— Успеем, пане Бень, успеем, — сказал комендант, — дайте себе покой.
— Так-то и так, — сказал тот и двинулся вслед за хозяином.
Они посчитали мебель и картины, сундуки и часы, что достались Белоскорскому от предыдущего бурграфа.
— А еще — два привидения, — добавил комендант. — Они живут в моем доме, но я не знаю где. Умерли, говорят, лет сорок назад…
Пан Бень вытаращил глаза, но в тот же миг появился слуга с пивом, и он лишь махнул рукой.
— Привидения, говорите? Так и запишу: «Двое душ умерших… Когда? Так… 1527 года Божьего от чумы…»
И шепотом добавил:
— Может, это не хозяин, а я с ума сошел? Пива бы пить меньше… А может, больше…
Далее они вышли из дома и двинулись к кухне. Пан Бень уже не мог идти прямо по кладкам, а месил сбоку грязь.
— Кучки, — обратил его внимание бурграф, — запишите, пан Бень, и их.
— Вправду, — сказал тот, — погодите-ка, я их посчитаю…
С этими словами пан Бень под громкий смех кухарок бросился бегать за свиньями, а поскольку те каждый раз разбегались кто куда, он частенько останавливался, почесывая пером в затылке.
— Или это так долго считать пару кучек? — смеялись кухарки — веселые женщины с распахнутыми и потными пазухами.
— Пару? — удивился Бень. — Да их тут двадцать, не меньше!
— Пусть будет двадцать, — окликнул бурграф. — Пишите, Бень, и идем на кухню.
— Записал! — ответил урядник и двинулся прямо к девушкам.
Те, лишенные мужского внимания, рады были и такому поклоннику. С веселым визгом стайка нимф вбежала в кухню. Даром что пузо заняло чуть ли не полкухни, благодаря своей щедрости пан Бень успевал привечать всех.
Много еще выпил и записал в тот день чиновник из магистрата. Когда он захрапел в конюшне, перечисляя лошадей, бурграф позвал к себе слугу и сказал:
— Скажи драбам, чтобы пана не трогали, но присматривали. Бьюсь об заклад, его и волы не перетянут в приличное место. И еще отправь посланника в ратушу, передай бургомистру, что я согласен и жду.
Тот молча кивнул и двинулся выполнять поручения…
А пан Бень мирно спал, улыбаясь, как ребенок.
«…А во дворе, — написал он, — свиней видимо-невидимо, бесчисленное количество… И все, как одна, хитрые, что сосчитать их нельзя. В погребе стоит бочка с капустой, еще одна — с квашеными яблоками, что их осталось сто с лишним штук, и бочка с рыбой…Только та была такая старая и вонючая, что считать я ее не смог. А еще девушки, что их было трое душ. У каждой — перси упругие и свежие, как молодые груши. А что в кухне было жарко, то я мог считая и ошибиться».
Глава VI
Служанка попросила разрешения зажечь еще одну свечу. Ляна подняла на нее усталые глаза и едва слышно спросила:
— Зачем, Вирця?
— Я не вижу ваших волос, пани, — объяснила девушка, — кажется, будто расчесываю саму темноту.
Хозяйка улыбнулась.
— Тогда зажги…
Служанка наклонила горящий подсвечник к другой, спящей свече, которую огонь мигом пробудил. Несколько капель воска, что падали на стол, девушка ловко поймала в ладонь и застывшими крошками положила под пламя.
— Не больно? — спросила пани.
— Да нет, — весело ответила Вирця, — печет недолго.
Темнота глубже забилась в уголки, и в комнате стало светлее.
Служанка положила на стол деревянный гребень и, откинув волосы девушке за плечи, спросила, готовить ли их ко сну.
— Нет, Вирця, — ответила Ляна — я же говорила, что не буду спать. Заплети косу…
Веселунья закусила розовую губку и снова взялась за работу.
— Ой, пани, — через минуту снова весело отозвалась она, — но, право, ничего не вижу…
Голос ее звучал, как весенний ручеек.
— Хватит, Вирцю, — вздохнула панна, — не до озорства мне. Плети…
Коса была заплетена. Она нежно касалась тонкой Ляниной шеи и сбегала дальше, поверх ее платья, что в темноте казалось серым, а однако было любимого белого цвета.
Панна поднялась, мелькнув грацией высокого, тонкого стана и упругой груди.
— Пан Гепнер в гостиной? — спросила она.
— За дверями, — озорно улыбнулась Вирця.
— Как я тебе? — Ляна поднесла свечу к лицу, на котором уже сияла улыбка.
— Вы очаровательны, — со всей искренностью ответила служанка.
— Лукавишь? — переспросила хозяйка, идя к дверям.
— Вот не сойти мне с этого места!
— Ну, смотри, — весело кивнула Ляна на прощание, удивляя Вирцю сменою настроения.
Доминик вскочил из-за стола, на котором лежали его сабля и кинжал.
— Успокойся, это я, — сказала Ляна, приближаясь к нему.
Гепнер вздохнул.
— Прости…
Лекарь добавил с печалью в голосе:
— Какая ты красивая сегодня…
— Говоришь, как в последний раз, — встревоженно сказала девушка.
Среди исторических романистов начала XIX века не было имени популярней, чем Лев Жданов (1864–1951). Большинство его книг посвящено малоизвестным страницам истории России. В шеститомное собрание сочинений писателя вошли его лучшие исторические романы — хроники и повести. Почти все не издавались более восьмидесяти лет. В шестой том вошли романы — хроники «Осажденная Варшава», «Сгибла Польша! (Finis Poloniae!)» и повесть «Порча».
... Это достаточно типичное изображение жизни русской армии в целом и гвардейской кавалерии в частности накануне и после Февральской революции. ...... Мемуары Д. Де Витта могут служить прекрасным материалом для изучения мировоззрения кадрового российского офицерства в начале XX столетия. ...
Роман «Дом Черновых» охватывает период в четверть века, с 90-х годов XIX века и заканчивается Великой Октябрьской социалистической революцией и первыми годами жизни Советской России. Его действие развивается в Поволжье, Петербурге, Киеве, Крыму, за границей. Роман охватывает события, связанные с 1905 годом, с войной 1914 года, Октябрьской революцией и гражданской войной. Автор рассказывает о жизни различных классов и групп, об их отношении к историческим событиям. Большая социальная тема, размах событий и огромный материал определили и жанровую форму — Скиталец обратился к большой «всеобъемлющей» жанровой форме, к роману.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.
Книга Елены Семёновой «Честь – никому» – художественно-документальный роман-эпопея в трёх томах, повествование о Белом движении, о судьбах русских людей в страшные годы гражданской войны. Автор вводит читателя во все узловые события гражданской войны: Кубанский Ледяной поход, бои Каппеля за Поволжье, взятие и оставление генералом Врангелем Царицына, деятельность адмирала Колчака в Сибири, поход на Москву, Великий Сибирский Ледяной поход, эвакуация Новороссийска, бои Русской армии в Крыму и её Исход… Роман раскрывает противоречия, препятствовавшие успеху Белой борьбы, показывает внутренние причины поражения антибольшевистских сил.
Харьков 1930 года, как и положено молодой республиканской столице, полон страстей, гостей и противоречий. Гениальные пьесы читаются в холодных недрах театральных общежитий, знаменитые поэты на коммунальных кухнях сражаются с мышами, норовящими погрызть рукописи, но Город не замечает бытовых неудобств. В украинской драме блестяще «курбалесят» «березильцы», а государственная опера дает грандиозную премьеру первого в стране «настоящего советского балета». Увы, премьера омрачается убийством. Разбираться в происходящем приходится совершенно не приспособленным к расследованию преступлений людям: импозантный театральный критик, отрешенная от реальности балерина, отчисленный с рабфака студент и дотошная юная сотрудница библиотеки по воле случая превращаются в следственную группу.
Харьков, роковой 1940-й год. Мир уже захлебывается войной, уже пришли похоронки с финской, и все убедительнее звучат слухи о том, что приговор «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки и передач» означает расстрел. Но Город не вправе впадать в «неумное уныние». «Лес рубят – щепки летят», – оправдывают страну освобожденные после разоблачения ежовщины пострадавшие. «Это ошибка! Не сдавай билеты в цирк, я к вечеру вернусь!» – бросают на прощание родным вновь задерживаемые. Кинотеатры переполнены, клубы представляют гастролирующих артистов, из распахнутых окон доносятся обрывки стихов и джазовых мелодий, газеты восхваляют грандиозные соцрекорды и годовщину заключения с Германией пакта о ненападении… О том, что все это – пир во время чумы, догадываются лишь единицы.
Когда молодой следователь Володя Сосновский по велению семьи был сослан подальше от столичных соблазнов – в Одессу, он и предположить не мог, что в этом приморском городе круто изменится его судьба. Лишь только он приступает к работе, как в Одессе начинают находить трупы богачей. Один, второй, третий… Они изуродованы до невозможности, но главное – у всех отрезаны пальцы. В городе паника, одесситы убеждены, что это дело рук убийцы по имени Людоед. Володя вместе со старым следователем Полипиным приступает к его поиску.
…Харьков, 1950 год. Страну лихорадит одновременно от новой волны репрессий и от ненависти к «бездушно ущемляющему свободу своих трудящихся Западу». «Будут зачищать!» — пророчат самые мудрые, читая последние постановления власти. «Лишь бы не было войны!» — отмахиваются остальные, включая погромче радио, вещающее о грандиозных темпах социалистического строительства. Кругом разруха, в сердцах страх, на лицах — беззаветная преданность идеям коммунизма. Но не у всех — есть те, кому уже, в сущности, нечего терять и не нужно притворяться. Владимир Морской — бывший журналист и театральный критик, а ныне уволенный отовсюду «буржуазный космополит» — убежден, что все самое плохое с ним уже случилось и впереди его ждет пусть бесцельная, но зато спокойная и размеренная жизнь.