Людовик XV и его эпоха - [13]

Де Роган-Шабо, находившийся в четырех шагах от кареты, закричал своим людям:

– Эй вы, не забывайте, что это Вольтер!.. Не бейте его по голове… Из нее может еще выйти кое-что хорошее!..

Оскорбление, наносимое Вольтеру, продолжалось до тех пор, пока де Роган не сказал:

– Довольно!

Поэт вне себя от гнева возвратился к Сюлли и стал просить его помочь ему отомстить за оскорбление, которое относилось также и к самому герцогу, так как Вольтер был его гостем в то время, как был позван вниз, но Сюлли отказался исполнить просьбу оскорбленного стихотворца. Вольтер за это отомстил ему тем, что вычеркнул в своей «Генриаде» имя его деда.

Принц Конти, узнав об этом происшествии, случившемся в 1725 году, выразился так:

– Эти палочные удары даны были худо, а получены хорошо! Однако Вольтер решил во что бы то ни стало отомстить за себя. Он заперся в своем кабинете, не выходил из дома три месяца и в продолжение этого времени учился постоянно фехтованию и английскому языку: фехтованию – для того, чтобы драться на дуэли с де Роганом, а английскому языку – чтобы жить после дуэли в Англии. Вольтер, без всякого сомнения, надеялся победить своего врага.

По прошествии трех месяцев поэт послал де Рогану-Шабо письмо, в котором вызывал его на дуэль, и притом в таких выражениях, которые не позволяли последнему от нее отказаться. Поединок был назначен, и секунданты назначили уже день, в который он должен был произойти: в этот промежуток времени родственники де Рогана прибегали несколько раз к герцогу Бурбонскому, бывшему тогда регентом, с просьбой об аресте Вольтера, на что герцог сначала не соглашался, но когда они показали ему четверостишие, написанное собственной рукой Вольтера, в котором он нападал на герцога и объяснялся в любви к маркизе При, то герцог приказал его арестовать. Вольтер вторично был отправлен в Венсенн, где пробыл шесть месяцев.

В день своего освобождения он получил приказание выехать из Франции.

По выезде Вольтера из Франции в театре сделалось такое же затишье, как и в политике, – такой же недостаток, как и в событиях.

Поэтому парижское общество, за неимением других, более интересных событий, было весьма заинтересовано двумя случаями, происшедшими один в Париже, другой в Вильер-Котере.

Начнем с Парижа – старшему в семье и почету больше.

Доктор Изец, ректор медицинского факультета, получил записку, в которой его приглашали приехать к шести часам вечера на улицу По де Фер, близ Люксембурга. Приехав на эту улицу, он увидел посреди нее человека, который сделал ему знак, что это он именно его ожидает. Доктор вышел из кареты и последовал за незнакомцем, который прошел с ним не более десяти шагов от того места, где остановилась карета, и постучался в дверь дома, которую тотчас же отворили. Незнакомец сделал доктору знак войти первым. Доктор послушался, но лишь только он переступил порог, как дверь вслед за ним затворилась. Доктор искал своего проводника, но его проводник остался за дверью. Такой странный прием несколько удивил Изеца. Почти тотчас же, как дверь затворилась, вышел швейцар и сказал ему:

– Войдите, сударь, вас ожидают в первом этаже.

Изец поднялся по лестнице. Взойдя в первый этаж, он увидел перед собой дверь, отворил ее и вошел в переднюю, всю обтянутую какой-то белой материей. Не успел он еще опомниться после удивления, причиненного ему такой странной драпировкой, как находившийся в этой комнате лакей, одетый также в белое, с белой напудренной головой, с белым мешком и двумя салфетками в руке, подошел к нему и сказал, чтобы он позволил почистить себе сапоги. Изец отвечал, что это совершенно бесполезно, потому что он только что вышел из экипажа и не имел времени запачкать себе ноги. Однако слуга, не принимая во внимание такой отговорки и отвечая, что в доме, в который он вошел, вообще любят чистоту и опрятность, стал на одно колено перед доктором и принялся чистить его сапоги, после чего отворил дверь и ввел доктора в комнату, так же, как и передняя, обтянутую чем-то белым. Другой лакей, одетый и напудренный так же, как и первый, уже ожидал его здесь. Он повел его в третью комнату, такую же белую, как и две первые, и в которой, как и во всех прочих, стены, пол, потолок, стулья, кресла, столы – словом, все комнатные принадлежности были белого цвета. У камина в больших и широких креслах сидела какая-то большая белая фигура, в белом халате, с белой повязкой на голове и с закрытым белой маской лицом. Белая фигура при входе доктора сделала лакею знак удалиться. Лакей вышел из комнаты и запер за собой дверь.

– Доктор, – сказала тогда белая фигура Изецу, – предупреждаю вас, что я одержима нечистым духом.

Сказав это, она замолчала. Изец стал тогда расспрашивать ее, каким образом дьявол мог в нее вселиться, но на все вопросы доктора высокая белая фигура ничего не отвечала и, как бы ничего не слыша, по причине своей глухоты, занималась тем, что беспрерывно надевала и снимала – одну за другой – шесть пар белых перчаток, положенных возле нее на столе. Странная обстановка всех видимых доктором предметов невольно начала на него действовать: если он что и думал, то разве только то, что был заперт в одной комнате с сумасшедшим. Поэтому им начал овладевать некоторый страх. Этот страх еще более увеличился, когда, бросив взгляд вокруг себя, он увидел развешенные по стенам ружья и пистолеты, которые по своему белому цвету хотя и казались нарисованными на стене, но тем не менее были настоящим оружием.