Людовик XIV, король-артист - [59]

после смерти короля и музыканта: «Во времена покойного Короля он начал делать некоторые изменения во многих своих старых мотетах»; Его Величество, узнав об этом, «не дал ему продолжать, чтобы успехи, которые автор сделал на его глазах, остались более явными, чтобы сохранить изящество и наивные красоты его первых произведений, наконец, из страха, чтобы это занятие не отняло у него слишком много времени и не помешало бы ему сочинять новые вещи.

После смерти Людовика XIV Лаланд вновь захотел последовать своему первоначальному намерению, и тогда его единственным занятием стало исправление произведений, в которые он желал внести изменения, но не искажая ничего ни в напевах, ни в темах; ибо и те, и другие оставались для него священны, неся в себе память о вкусе, выгоде и многократном одобрении великого Короля, которому он служил».

Наконец, если захотят, по контрасту, узнать о теплых личных отношениях, которые, вопреки застылости этикета, связывали короля и любимого им художника, выраженных первым в некоторых столь кратких фразах, секретом которых он владел, вот одна такая фраза. Сухость публично сказанных слов в совершенстве выдает здесь очевидность эмоций двух собеседников. Известно об ужасающей эпидемии, от которой в 1711 году один за другим умерли Великий Дофин — Монсеньор — герцог Бургундский и все потомки Короля-Солнца (41), кроме маленького Людовика XV; известно о подавленном состоянии короля, на глазах которого угасал его род. Две дочери Делаланда, очень любимые отцом, певшие в капелле, о чьих восхитительных голосах говорят нам все мемуары, умерли в ту же злосчастную неделю, что и дети и внуки короля:

«Через несколько дней после смерти своих дочерей господин Делаланд появился перед королем, не смея приблизиться к Его Величеству из страха напомнить ему о потере сына, которую тот только что понес, но король был так добр, что подозвал его и сказал: "Вы потеряли двух достойнейших дочерей, я потерял Монсеньора". И, указывая на небо, король добавил: "Лаланд, нужно покориться"».

«Эсфирь»

Итак, именно духовная музыка становится после 1685 года средоточием художественного творчества. Именно в этой области умножаются шедевры, не только Мишеля-Ришара Делаланда, но также Демаре, Куперена, Луи Маршана... Именно здесь сосредотачивается любовь к музыке, которую Людовик XIV всегда проявлял и которая нисколько не уменьшилась.

В других сферах — таких, как камерная музыка, которую старый король очень любил, — еще создавались прекрасные произведения (42). Что касается театра, то каждую неделю в крошечном, вечно временном зальчике во дворе Принцев поочередно видели то французских, то итальянских актеров, которые приезжали играть пьесы из своего репертуара.

Но поразительно, что с 1685 по 1715 годы, до смерти короля, в Версале не состоялось ни одной премьеры. Это удивляет, если вспомнить произведения, сочиненные для Версаля в прошлые годы и впервые сыгранные именно там: от «Версальского экспромта» до «Ифигении», от «Принцессы Элиды» до «Жоржа Дандена». Почему теперь такое молчание? Почему король так резко перестал быть побудителем, инициатором, подстрекателем и вдохновителем, каким он бывал когда-то, или, во всяком случае, меценатом, каким оставался столь долгое время? По безразличию? Разумеется, нет. В приступе раскаяния, когда начиная с 1694 года церковь стала горячо высказываться против комедии? Отчасти, несомненно, да. К тому же факт, что Расин с 1677 года тоже молчит. И без всякого сомнения, он молчал бы до конца, если б не обстоятельства, которые привели его к написанию «Эсфири и «Аталии», когда мы внезапно вновь видим короля, охваченного страстью к театру: пути покровительства Аполлона столь же скрытны и столь же неисповедимы, как и пути Отца нашего Небесного. И если сам Версаль молчит, то основание мадам де Ментенон Сен-Сира на начальном этапе оказалось продолжением Версаля.

Мадам де Ментенон можно назвать «первой учительницей франции», и это звание не будет незаконно ею присвоенным. В XVII веке обучение девушек в монастырях было довольно скудным, и она испытала это на себе: оттуда она вынесла страсть к образованию. Кстати, именно тщательность в воспитании королевского потомства обратила на нее внимание Людовика XIV: он ценил привязанность, которую она питала к детям (43). С того времени, как она заняла место тайной супруги, она задумала проект Сен-Сира (1684): дома, где бы получали образование девушки, благородные и бедные, какой была она сама.

Ей повезло, что в ее проекте почти равное с ней участие принял король, в 1670 году основавший военные академии для сыновей погибших или раненых на королевской службе. С самого начала Сен-Сир не должен был быть монастырем: «Ничего, что его напоминает, ни во внешних порядках, ни в одежде, ни в многочисленности служб, ни в жизни». Речь идет о светском воспитании юных девушек. Чтение, музыка, беседы, приятные манеры — все, что могло помочь им хорошо выглядеть, что было бы к месту. Нужно подчеркнуть оригинальность и новизну для 1685 года подобной программы, предназначенной для девушек (44).

Театр самым естественным образом занял здесь свое место. В Сен-Сире играли отрывки и трагедий («Цинна», «Андромаха»), и скверных пьес, написанных начальницей, мадам де Бринон. В целом подражали методу, по которому иезуиты воспитывали мальчиков: любопытно сравнить — у отцов играется «Давид и Ионафан» с музыкой Марка-Антуана Шарпантье, в следующем году в Сен-Сире — «Ионафан» Дюше де Ванси с музыкой Жана-Батиста Моро.