Людоеды - [8]

– Ты очень красивая, – вдруг вырвалось у него против воли.

Он и сам не мог понять, почему сказал это, да ещё обратившись на ты. Но Женя восприняла это восклицание как должное.

– Я, между прочим, Мисс Очарование. Не скажу только какого года, чтоб возраст не вычислил. На Красной площади короновали. Я на конкурсе "Мисс Вселенная" в шестерку попала. Мне американский миллиардер замуж за него предлагал, а я нашего выбрала. Вообще местного, даже не из Москвы. Красота, между прочим, тоже талант. И как всякий талант должна цениться на уровне национального достояния. – Чувствовалось, что это её любимая тема, а текст повторялся столько раз, что, как любят говаривать заслуженные учительницы, от зубов отскакивал. – Красивым женщинам надо давать специальные стипендии, чтобы они ни в чем не нуждались и не уезжали за границу. Это же цвет нации! Красивая женщина – это редкий бриллиант, требующий драгоценную оправу. Это шедевр природы. А шедевры должны храниться в музее или в особняке состоятельного ценителя. Чтобы условия были. Иначе шедевр пропадет, правильно? А если за ним надлежащий уход, его берегут, у него великолепная рама, то любоваться этой красотой могут тысячи простых людей. И красота их вдохновляет, она обогащает их духовно и ведет к совершенствованию. У людей появляется стремление становиться лучше. Это же хорошо. Володя, я права?

– Ага. Мясом пахнет, – невпопад ответил он.

Обоняние голодного мужика, особенно в темноте, может подавить все остальные чувства. Они уже минуты три как остановились и Вовец пытался определить, с какой стороны так аппетитно пахнет супчиком. А Женя самозабвенно трещала о женской доблести, не замечая ничего, и замолкла только сейчас, после столь неожиданного ответа.

– Тихо! – скомандовал шепотом Вовец.

Он уже превратился в охотника. Крадучись двинулся вперед, ведя за руку Женю, слегка притрагиваясь к стене.

– Стоп!

Слева брезжило не то чтобы пятно света, а, скорее, слабый отсвет. Он чуть заметно серел в далеком конце другого коридора, уходившего перпендикулярно влево. Был он такой же широкий, как и тот, в котором находились они с Жекой. Вовец в этом быстро убедился, наткнувшись на угол, а затем на другой. Именно из этого коридора тянуло мучительно вкусным ароматом вареного мясца. Теперь и Женя учуяла запах, отыскала в темноте Володино ухо и жарко зашептала:

– Там у них кухня. Надо пойти посмотреть.

Вовец тоже зашептал ей в ухо, в щекочущие лицо локоны:

– Я схожу, а ты подождешь. Слишком опасно. Дай зажигалку, осмотримся.

Прикрыв огонек ладонью, он поднял зажигалку кверху, шагнул от стены к стене, присел, снова поднялся. Под высоким потолком справа на кронштейнах лежали две водопроводные трубы, укутанные толстым слоем какого-то изолирующего материала. Какого, можно только догадываться, так как сверху его обернули гофрированной блестящей жестью и стянули проволокой. У противоположной стены на кронштейнах тоже лежали трубы, но тонкие и ничем не обернутые.

– Так, забирайся наверх, лежи и молчи, – скомандовал Вовец. – Я сейчас подсажу.

– Куда? – удивилась Женя.

– На трубы, – деловито пояснил Вовец. – Подними руки вверх и хватайся.

Он уже её подхватил руками под коленки и пытался усадить к себе на плечо. Женя пискнула, но подчинилась, скорее всего потому, что не успела понять ничего. Вовец выпрямился, и она вытянутыми руками поймала кронштейн.

– Хватайся за трубы и лезь на них.

Он толкал её снизу, и Жене ничего не оставалось, как лезть на эти трубы с мнущейся, пощелкивающей жестью.

– Ой, тут грязно!

Вовцу на голову посыпалась пыль, какой-то мелкий песок и тому подобный мелкий мусор. Пыль тут же окутала невидимым облаком, попала в глаза, заставив их слезиться, набилась в рот и нос.

– Ничего, потом почистишься.

У Вовца нестерпимо чесалось в носу. Он почувствовал, что Женя уже надежно зацепилась за трубы, уперся ей в подошвы кроссовок и крепким толчком отправил наверх. И тут же зажал руками нос. Чихнуть хотелось нестерпимо, но и страшно: как разнесется гулкое эхо по коридорам, так и набегут обстоятельные мужики в синих спецовках и длинных суконных варежках.

Все-таки он не чихнул, ртом все вышло, но с такой силой, что, казалось, голову разорвет, аж уши заложило. Но, главное, не произвел лишнего шума. Кое-как продышавшись и стряхнув с лица и волос пыль и мусор, распорядился:

– Держи мешок. – Поднял кверху пакет с едой и питьем, помотал им в воздухе, пока не наткнулся на руку Жени. – Лежи там тихо и жди меня. Хоть сутки лежи. Поняла? Если будут искать, бегать, пугать всяко, затаись и не дыши. А я обязательно вернусь.

– Я боюсь, – прошептала она сверху.

Он промолчал и, не дожидаясь других её слов, которые могли остановить его, расслабить и помешать выполнять задуманное, неслышно двинулся вдоль стены. Шел он быстро, ступал мягко, пружинисто. Светлое пятно впереди становилось все ясней. И когда ушел уже далеко вперед, вспомнил и пожалел, что отдал Жеке зажигалку. Но возвращаться не хотелось. Если уж начал дело, то поворачивать или прерываться нельзя. Свет впереди стал ярким, а от густого мясного запаха набирался полный рот слюны, так что постоянно приходилось сглатывать. Впереди слышалось явственное металлическое бряканье.