Людмила - [2]

— Судя по всему, — сказал он, — на протяжении некоторого времени вы имели регулярные заработки в нашем окружном ведомстве, не так ли?

— Да, я преподавал немецкий язык, — подтвердил я, поскольку действительно уже больше года ездил в бывшую Маккензеновскую казарму, где вел занятия с переселенцами. Там размещались немцы, которые прибыли в Германию из Сибири и с Поволжья. — Я помогаю им освоиться у нас, понимаете?

— Понимаю, — сказал он, — прекрасно понимаю; ведь они приехали из совершенно иного мира, из тундры, из степей.

— В том-то и дело, — сказал я.

Он взглянул на бумаги:

— Тут у вас заявляется на списание с налогообложения подарочный набор стоимостью в сто тридцать марок, получатель не указан.

Мне ни в коем случае не хотелось, чтобы прозвучало имя Людмилы, поэтому я, слегка обескураженный требовательным выражением его лица, пробормотал:

— Набор использовался в качестве наглядного пособия на одном из моих занятий, поэтому я счел списание оправданным. — Поскольку Пюцман взглянул на меня так, будто я сыпанул ему в глаза перцу, я поспешил добавить: — Содержимое подарочного набора стало хорошей темой для урока; хотите я перечислю, что…

Он махнул рукой, пожал плечами и вернулся на кухню.

Я сел за стол, вновь попытался сосредоточиться на рассказе, как неожиданно перед моими глазами возникла улыбающаяся Людмила; она бодро шагнула навстречу мне в бывшей каптерке, где теперь находилась наша классная комната, и весело сказала: «Меня зовут Людмила Фидлер, я приехала из Томска; меня отрядили помогать вам, если возникнут проблемы, особенно с объяснением тех выражений, которые нужно знать, когда обращаешься в здешние учреждения». Под пристальными взглядами восемнадцати моих учеников — в основном это были пожилые мужчины и женщины, которые позднее, терпеливо пожевывая шоколад, со смирением и не без интереса внимали моим наставлениям по части немецких житейских дел, — я поздоровался с ней и тут же, во время несколько затянувшегося рукопожатия понял, что наши отношения не ограничатся одним лишь решением языковых проблем, возникающих то и дело на уроке. Ее черные коротко стриженные волосы удивительным образом контрастировали с глазами цвета морской волны — ничего подобного мне прежде видеть не доводилось; мечтательность и лукавство сочетались в ее скуластом лице, которое, некогда опаленное солнцем, теперь, будто немного остыв, еще продолжало светиться; Людмиле — моя догадка подтвердилась — недавно исполнилось двадцать; на ней было узкое бежевое платье, украшенное несколькими декоративными жуками-нехрущами, которые, как я узнал потом, ей очень нравились. Если правда, что секрет настоящей красоты всегда заключается в маленьком изъяне и что покоряет она именно своим небольшим отклонением от идеального совершенства, то такое определение красоты вполне подходило к Людмиле; ее маленьким изъяном были зубы — мелкие и острые, как у мышки.

Урок, который я вел с ее помощью, проходил довольно живо; я объяснял ученикам, например, право гражданина на подачу тех или иных жалоб, знакомил их с соответствующими речевыми оборотами, которые могут понадобиться, чтобы сформулировать свои претензии в каком-нибудь учреждении, в ресторане или же в общественном транспорте; все это удивляло моих слушателей, удивляло и порой забавляло.

Я пытался растолковать особенности нашего жилищного права и то, что квартирный найм отличается от аренды производственного помещения, а в спорных случаях производится разбирательство по поводу законного или незаконного использования жилплощади и тогда в специальном предписании фиксируется, что можно делать в своей квартире, а что нельзя; тут один старик поинтересовался, разрешено ли, скажем, на дому чинить обувь для себя и для соседей. Людмила успокоила его, объяснив, что он по-прежнему сможет заниматься починкой собственной обуви — вот только если к нему, как раньше, станет ходить вся деревня, то понадобится особый патент.

Людмила просила учеников быть посмелей, однако вопросов задавалось немного, а когда кто-нибудь все же решался спросить, то делал это с трогательным смущением, которое не могло оставить меня равнодушным. Сколько же терпения требовала от них их прежняя жизнь. Людмиле занятия нравились. У нее был довольно богатый словарный запас, хотя говорила она по-немецки все-таки не совсем правильно; похоже, она и сама это чувствовала, поэтому, употребляя особенно сложный оборот, иногда вопросительно поглядывала на меня и морщила свой красивый лоб.

После урока мы вышли с нею в выложенный кафелем коридор, чтобы обсудить тему следующего занятия, и тут к нам стремительно подошел крупный мужчина в тяжелой шубе на лисьем меху — Сергей Васильевич Фидлер, отец Людмилы. Он был на голову выше меня, широченная грудь, у левого уха недоставало верхней половинки. Поздоровавшись со мной легким подобием поклона, он резко повернулся к Людмиле и довольно темпераментно дал понять дочери, что ей пора бы принять участие в приготовлениях к домашнему празднику по случаю дня рождения. Людмила приподнялась на цыпочки, поцеловала отца. Взяв его руку, она прижалась к ней щекой и с легким укором сказала: