Людмила - [47]

Следователь некоторое время молчал, потом открыл ящик стола, стал рыться в нем. Я сидел, ждал, что он оттуда достанет.

— Ах-ха, вот они, — сказал следователь и показал мне пачку сигарет.

Я засмеялся. Следователь недоуменно посмотрел на меня.

— Я думал, вы достанете оттуда наручники или пистолет, — сказал я.

— Курите, — следователь через стол протянул мне пачку.

Я вспомнил, что сам так делал недавно.

— Что, переходим к протоколу? — спросил я, но следователь не понял шутки.

Он сказал, что это не допрос, а беседа. Он просто пытается получить какое-то представление о некоторых вещах. Перегнувшись через стол, он дал мне прикурить.

— Значит, повернулись и пошли к подъезду, — сказала следователь.

— Да.

— И этот, в светло-сером костюме, чуть-чуть позади.

— Да, но это, в общем-то, только мое ретроспективное впечатление, может быть, просто домыслы. Теперь, после того, что случилось.

— Конечно, — сказал следователь. — Я это учитываю. А куда вы пошли потом? — неожиданно спросил он. — Тоже в подъезд?

— Нет, — сказал я. — Мне кажется, я вам это уже говорил. Прошел переулком и отправился по делам.

Я не стал рассказывать следователю подробности. О том, что я еще некоторое время постоял у ворот, покурил, глядя на мелких шустрил и наркоманов и думая, мог ли кто-нибудь из них что-нибудь видеть, какую-нибудь машину, например, подозрительных горилл и светловолосую девушку с ними. Подумал, что вряд ли кто-нибудь из них что-нибудь видел, а если и видел, то тут же забыл — в этом месте все время кого-то берут. Тогда, чуть позже, на остановке трамвая мне показалось, что за мной следят, но не мог же этот светло-серый находиться одновременно в двух местах, да мне в тот раз и нечего было особенно скрывать — я направлялся по рутинному, никому не интересному делу в шарашку, и если кто-то следил за мной, то совершенно зря. Все это не имело отношения к нашему делу.

— Вы уверены, что они вас не видели? — спросил следователь.

Я сказал, что не уверен в этом. Я подумал, что они вполне могли увидеть меня из окна, когда я шел по переулку. Да, они могли увидеть меня из окна, но какое это имело значение?

— Да, конечно, — сказал следователь. — Я другое имел в виду. Не мог ли этот, второй, решить, что вы следите за ним? Конечно, взгляд, брошенный из ворот, еще не повод так думать, но ведь мы не знаем, о чем они в этот момент разговаривали и зачем пошли в подъезд.

Следователь затянулся. На этот раз облачко дыма медленно поплыло к окну.

Я подумал, что в этом случае даже взгляд, брошенный из ворот, мог быть таким поводом. Очень мог, но там они вряд ли заметили меня, а если видели, то только из окна. Но и этого достаточно — светло-серый, вероятно, знал обо мне больше, чем я о нем. Да, он, конечно, понял, что мое появление там не случайно, и, наверное, принял меры к тому, чтобы я не встретился с наркоманом. Разумеется, в его планы не входило убивать меня — это была инициатива его застигнутого врасплох сообщника, а ему самому нужно было установить мои связи, если они у меня есть, хотя, конечно, он понимал, что я пока мало что знаю. Другое дело Стешин, этот наркоман, который все время вертелся в этом мире. Он знал много и много мог мне рассказать, а у такого человека любой секрет можно выведать за ампулу морфина. Да, мое появление там в этот момент...

— А из окна они не могли вас увидеть? — спросил следователь.

— Я сейчас как раз думал об этом, — сказал я. — Но это тоже не повод нападать на меня.

— Шприц, — сказал следователь.

— Понимаю, — сказал я, по-прежнему делая вид, что не понимаю. — Понимаю, что он хотел забрать шприц, раз он все равно, в конце концов забрал его, хотя второй труп, по-моему, более очевидная улика. А потом, зачем он это сделал? Ведь наркоман умер от морфия, а не от стрихнина.

— А вот теперь я вам кое-что расскажу, — сказал следователь, выходя из-за стола, наверное, за столом он умел только спрашивать. Он повернул стул к себе, уселся на него верхом и принялся рассказывать.

Версия о смерти от случайной передозировки следователя не удовлетворила, и он попросил эксперта сделать химический анализ на определение концентрации морфина в растворе. Как он и ожидал, концентрация оказалась необычайно высокой, что-то от десяти до пятнадцати процентов, то есть как минимум в десять раз выше той, которая допускается в фармацевтической промышленности. Случается, что наркоманы сами разводят морфий новокаином или просто водой, когда им удается достать наркотик в порошке, так называемый сушняк. Можно было бы допустить такую возможность и в этом случае, а отсутствие шприца списать на сбежавшего приятеля, прихватившего с собой и остатки раствора, но мое сообщение о том, что шприц был разбит, опровергало такую версию. Вряд ли приятель стал бы возвращаться за разбитым шприцем тогда, когда с минуты на минуту должна была приехать следственная группа. Во всяком случае это следовало проверить, но у следователя были еще и свои причины сомневаться в несчастном случае.

В общем, он рассуждал так же, как и я: остатки раствора в каком-нибудь пузырьке при наличии разбитого шприца стали бы вещественным доказательством несчастного случая, и если бы раствор действительно был самодельным, возможный приятель не стал бы, рискуя быть пойманным, возвращаться за разбитым шприцем, но было еще кое-что, о чем я не знал.