Людмила - [44]

— Надо забрать, — сказал доктор. — Это возможно?

— Возможно, — сказал я. — Но это тоже придется оформить.

— Как бы это обойти? — сказал шеф. — может быть, мы все-таки с вами немножко подумаем на эту тему?

— Ну что ж, давайте подумаем, — сказал я.

В сущности, это была рутина. В нашей стране, где все учреждения и предприятия являются государственными возможность промышленного шпионажа практически сведена к нулю. Документация не имела грифа секретности, но до утверждения стандарта и официального названия препарат не мог быть запущен и в производство, хотя бы и ограниченное. Контора, оказавшая существенную, но неофициальную помощь в осуществлении проекта, тоже не хотела брать на себя ответственность за эксперимент. Требовалась деликатная юридическая работа для того, чтобы обезличить заказ, сделать его как бы несуществующим.

— Как сделать бывшее не бывшим?

— Что вы сказали?

— Как сделать бывшее не бывшим? Так говорил Заратустра.

Мы сидели друг против друга, и шеф, казалось, не чувствует жары. Я посмотрел за окно на сухую крышу напротив, так ярко освещенную солнцем, что неровности коричневых швов, и случайный мусор, и даже облупившаяся краска были резки и отчетливы, как на слайде. Мне казалось, что все это уже было.

— Не надо делать бывшее не бывшим, — в конце концов сказал профессор. — Давайте сделаем бывшее другим.

— Как? — сказал я.

— Формула не содержит ответа, — сказал профессор, — ответ в технологии.

Мне показалось, что мы говорим о чем-то другом. Было ярко, и солнце стояло в зените, но здесь было сумрачно. Я встал.

— Название, — сказал шеф. — Хм, название...

В дверях мне пришлось посторониться, чтобы пропустить красивую, полную, рыжую женщину лет двадцати шести. Крупная челюсть не портила ее белого с нежной кожей лица. Она внимательно посмотрела на меня очень синими глазами. Я поклонился и прошел. Дверь за мной закрылась.

Узкий, около полутора метров в ширину коридор загибался плавной дугой, так что конца его не было видно. По внешней окружности по стене три высоких окна обозначились тремя широкими косыми лучами, не достигавшими противоположной стены. Впереди возникла высокая и узкая белая плоскость и снова исчезла — открылась и закрылась дверь. Тонкий силуэт трижды пронизал золотистую пыль и исчез за плавным поворотом коридора. Я пошел в ту же сторону, рассчитывая, что коридор приведет меня к выходу. Где-то хлопнула дверь, но я не мог понять, где. В коридоре было светло, чисто и тихо, и мне показалось, что мои шаги гулко разносятся по всему этому дому. Я миновал три закрытых двустворчатых двери и дошел до широкой площадки, отсекающей сегмент от плавной дуги коридора. Узкая, узорчатая, чугунная лестница вела двумя пролетами — вниз и вверх. Я спустился по ней: там были небольшие сени и железная дверь — она была заперта. Я поднялся и, пройдя немного по коридору, увидел еще одну дверь на его внутренней стене. Я толкнул ее, и створки легко растворились. Я вошел. Это был высокий, средних размеров зал под стеклянным восьмигранным шатром, заменявшим ему потолок, круглый, если не считать одной, сравнительно небольшой плоской стены, видимо, отрезавшей от него ту часть, где была чугунная лестница. По этой стене стояла массивная, дубовая кафедра, а над ней вместо положенного портрета пейзаж. Обращенные к кафедре полукруглыми рядами, стояли стулья. Конференц-зал. Я прошел через него и вышел туда же, откуда пришел.

«Как же мне выбраться отсюда?» — подумал я. Мне показалось, что во всем этом доме единственное обитаемое место — кабинет, откуда я вышел, — все остальное замерло и застыло, и не хватает только звука отдаленных шагов для полной тишины. Я пошел назад, и это фантастическое впечатление усилилось от параллельного моему беззвучного движения человеческой фигуры в панораме по ту сторону окон. Он шел по широкой, ровной, лужайке, наступая каждым шагом на короткую, темно-зеленую тень, бегущую впереди.

Опершись руками о шероховатый подоконник, я наклонился вперед и, щурясь от бьющего в глаза, слепящего солнца, как сквозь прицел, смотрел на него. Это было странное ощущение сна, когда в посторонней, существующей отдельно от тебя, совершающей нечто фигуре боишься нечаянно опознать себя. Боишься, что то, что он делает, опасно и нехорошо. На мгновение темный ствол дерева заслонил его от меня, но сейчас же он появился снова, и снова я не успел прицелиться и разглядеть его — он скрылся за темным рядом деревьев, выстроившихся вдоль стены. «Ладно, — сказал я, — наплевать. Все равно отсюда не узнать». Я подумал, что мне, скорей, хочется не увидеть его лицо.

Я услышал легкий скрип у себя за спиной и обернулся. Красивая, полная женщина, та самая, которую я несколько минут назад встретил, выходя из профессорского кабинета, смотрела на меня, стоя у двери круглого зала.

— Вы заблудились? — спросила она приятным низким голосом.

Ощущение нереальности пропало. Пустой коридор стал вполне материальным, просто пустым. Маленькой, белой рукой она потрогала каштановый локон, внимательно смотрела на меня синими глазами, не голубыми, а синими — к ее рыжим волосам это очень идет. Она спросила меня, что я здесь делаю.