Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [78]

– Для выбора хватит! Не правда ли?

К нам подходил сам хозяин. Чалмы на нем не было, но блистал идеальный «набриалиненый» пробор. Пиджак сидел великолепно, и брюки были отглажены «в стрелку».

Мы с увлечением углубились в работу, примеряя сочетания образцов к эскизам.

– А если в эти медальоны вставить вместо яшмы бирюзу? – предложил Ходжаев.

– Темные прожилки можно позолотить, и будет очень эффектно, – отозвался К-ий, – но это обойдется не меньше, как в полмиллиона.

– Das spielt keine Role[61], – по-немецки бросил Ходжиев, небрежно скривив губы.

Потом мы были приглашены к ужину. Все вина были только лучших марок, и хозяин знал в них толк. То, что в этом деле понимал кое-что и я, его, видимо, радовало: было перед кем хвастнуть. Как все азиаты, он быстро опьянел, и мы заговорили о прежней Москве. Фейзула впал в дикий азарт.

– Вы у Зона бывали? И у Максима? Помните даже этого самого негра? А Мари-Шери, французскую дизёз[62], помните? Какая женщина? Неповторимо! Сверхъестественно. А Яр? Стрельна? Цыгане? Неповторимо!

Он приказывает принести граммофон, и из трубы раздается подлинно неповторимое бархатное контральто Вари Паниной…

– У меня полная коллекция, – хвастает Ходжаев, – Варя Панина, Вяльцева, Дулькевич.

Он млеет. Но он умеет и работать. Восемнадцать лет он пролавировал в густом сплетении внутрипартийных интриг, угадывая тонким чутьем восточного купца все капризные изломы политического ветра. В своей вотчине Узбекистане он буквально царствовал, пока не поскользнулся. Его расстреляли в 1937… Что ж, пожил, и будет!

Второй сатрап Узбекистана – секретарь ЦК УзКП(б) Икрамов[63] использовал свое время менее «продуктивно». Он всерьез уверовал в построение социалистического рая на Востоке и фанатично отдал себя этому делу. Икрамов жил аскетом, работая, как вол, и именно его знанию Востока обязан Сталин распространением влияния на Персию, Афганистан и Кульджу, созданием системы школ восточных пропагандистов, которые работают теперь в пятых колоннах Азии, ликвидацией басмачества. Ошибка Икрамова была в том, что он, организовав этот мощный агрессивный аппарат Среднего Востока, стал сам слишком силен и, следовательно, опасен. Его расстреляли вместе с Фейзулой.

У обоих этих сатрапов была общая вывеска – председатель ЦИК’а Узбекистана («президент» республики), подлинный батрак Ахун-Бабаев[64], «Калинин советского Востока». Кличку «Калинин» он получил не зря: Ахун-Бабаев был такой же безличностью, таким же покорным дураком, как и его всесоюзный прототип.

Он не умел говорить ни по-узбекски, ни по-русски. А говорить с трибуны ему приходилось по должности часто. Какую же нечленораздельную чушь он нес! Но и слушали его, и аплодировали ему тоже «по должности», а всерьез его слова не принимали даже самые «низовые массы». И те пересмеивались.

Однажды в Ташкенте я присутствовал в качестве корреспондента на каком-то торжестве городских пожарных. Ахун говорил им поздравительную речь и был избран «почетным пожарным». На голову ему надели блестящую каску, а в руки дали крюк-топор. Его вид был настолько нелеп и смешон, что мне захотелось пошкольничать.

– Снимай красавца Ахуна, – крикнул я своему фоторепортеру, и после вспышки магния торжественно сказал «президенту»:

– Подождите еще минутку, товарищ Ахун-Бабаев, не снимайте каску, я вам сейчас «почетную кухарку» приведу. Куму-пожарному нельзя без кумы-кухарки.

– Каряшо, – благодушно согласился привыкший к подчинению «президент» и не снимал надетой набекрень каски до самого конца вечера, терпеливо ожидая «кухарку»…

Средне-Азиатский военный округ возглавлял некогда знаменитый «победитель Кронштадта» Дыбенко[65].

Во время каких-то очередных осложнений с Англией я был послан к нему взять интервью о мощности Красной армии на афганско-персидской границе. Цель – припугнуть Черчилля. Я ожидал увидеть статного самоуверенного красавца (ведь должен же быть красивым любовник разборчивой и опытной в этом деле Коллонтай[66]), но меня принял невзрачный, хотя и здоровенный детина. Еще удивительней было, что он явно робел, диктуя мне интервью, и беспрерывно оглядывался на стоявшего за его стулом начальника политуправления округа, кивавшего в знак согласия на каждую фразу,

– Вот во что обратилась теперь «краса и гордость революции», – подумал я тогда, – буйная, жестокая, но смелая и крепкая «братва-клешники» перемолота в пыль партийным жерновом! «За что боролись, братишки?» Если ваш «вождь» оглядывается на политрука, то что же от вас осталось? И осталось ли что-нибудь?

Но и оглядка на политрука не спасла Дыбенку от общей для всех героев октября и февраля заслуженной ими участи. Собрав остатки своего бунтарского темперамента, он, последним из начальников военных округов, все же примкнул к заговору Тухачевского[67], Но восстановить в себе пафос бунтарства уже не было сил. Он «оглянулся» на политрука и был в числе выдавших организацию, что, конечно, не спасло его. Расстрелян вместе с прочими. Говорили, что на следствии и суде он, в противовес Тухачевскому, держался позорно малодушно, каялся, плакал и давал обещания исправиться.