Люди суземья - [96]

— Меня город не особо тянет. Если условия подходящие, можно и в колхозе поработать.

— Понятно. Машину просишь?

— Неплохо бы...

— Еще что?

— Сюда переехать. Всей семьей.

— А что, без отца-матери, один жить здесь не можешь?

— Почему же? Прожить можно. Но зачем, если есть возможность переехать?

— Как раз возможности такой нет.

— Почему? — Виталий удивленно поднял черные брови и встретился взглядом с председателем. Михаил Семенович глаз не отвел.

— Нам негде разместить скот. Коров некуда поставить. Помещения нет. Понял?

— Понял. — Виталий сник.

— Договоримся так: пока отдыхай, с ружьецом поброди, а потом, этак через месяц, дадим тебе машину. Есть у нас один шофер-пьяница, давно ищу, кем бы его заменить... И на квартиру тебя здесь устроим. К какой-нибудь старушке. Живи, работай.

— У отца здоровье плохое. Не хотелось бы мне откалываться. Все-таки два года не виделись... Да и чего в людях жить, когда свой дом есть?

— Не возражаю. Оставайся в Медвежьей Лядине. Дадим тебе нового «Беларуся», а отец на лошади, сколько может, поработает. Машину туда давать нельзя: зимой дороги нет... На будущий год — слово даю, — если отец с матерью захотят переехать, сразу перевезем. Моему слову можешь верить.

— Я все понимаю. А вот сестра...

— Что — сестра?

— Она никак не хочет там оставаться. Надоела, говорит, такая жизнь. В лесу, без людей...

— А ты поговори с нею, объясни обстановку. Убеди ее. Подчеркиваю — только на одну зиму!

— Это не так просто — убедить, — хмуро сказал Виталий. — Она ведь права. Пятнадцатилетней стала доить коров и с тех пор нигде не бывала. С ума сойти. Она же ничего в жизни не видела, ни-че-го!..

— Знаю, Виталий, — председатель сдвинул рыжие брови и долго смотрел на свои руки, огрубевшие, загорелые, совсем не учительские руки. — По себе знаю... — он поднял на Виталия грустные глаза. — А что делать? Рад бы я, но положение с коровами абсолютно безвыходное!.. Сегодня я посылаю к вам — вместе поедете — подменную доярку, чтобы мать у тебя могла отдохнуть. Кстати, не забудь получить ей отпускные... Потом Валентине отпуск дадим. Пожелает — в дом отдыха ее отправим. А больше... больше я ничем помочь не могу. Но зиму как-то протянуть надо. Надо!.. — он помолчал. — Ну, как решаешь? Останешься дома — на тракторе, или на машину пойдешь? Тогда уж и квартиру подыскивать будем.

— На трактор мне не хочется, — неуверенно сказал Виталий. — Лучше на машину.

— Вот и отлично!.. Между прочим, около Октябрьских мы будем заселять новый восьмиквартирный дом. Центральное отопление, водопровод, канализация... Мало ли, если к тому времени надумаешь жениться — в этот дом поселим!

— Я о женитьбе еще и не думаю! Погулять надо, — улыбнулся Виталий.

— Конечно, конечно. Я так, к слову сказал... А с Валентиной потолкуй. Ты-то хорошо понял обстановку. И она должна понять. Ради общего дела иногда приходится и себя ущемлять. А как же! Такова жизнь...

...Спустя полчаса от колхозной конторы отъехала подвода. В просторной телеге на охапке сена сидели двое — Виталий Гоглев и Ольга Крутова. Председатель помахал им с крыльца рукой и вернулся к себе в кабинет: проблема жизни в Медвежьей Лядине, по крайней мере на время, была решена.

5

Павла проснулась с ощущением тревоги: господи, проспала! Она вскочила, засветила лампу, но увидела пустую кровать дочери да на полу свернутый пополам постельник Ольги и лишь тут вспомнила, что на ферму и сегодня тоже не надо идти. Взглянула на будильник — пять часов. Постояла посреди избы, простоволосая, в длинной полотняной рубахе, не зная, что делать: растапливать печку и доить свою корову еще рано — эти работы по заведенному порядку она делала позднее, по возвращении с фермы. Павла погасила свет и снова легла. Но и спать не хотелось — сказывалась многолетняя привычка вставать в половине пятого...

Это был четвертый день отпуска, первого отпуска за последние пять лет, и Павла с благодарностью подумала о председателе: не зря учителем был — обходительный, словом не обидит, а делом всегда помочь готов; что обещал, все исполнил. За такое обхождение разве можно неприятность человеку сделать? Никак не можно! Жили одни прошлую зиму, и еще проживем, раз уж так надо. Вот только Валюшка сама не своя ходит. Приспичило ей уехать, и все тут. Ничего, вот в дом-то отдыха съездит, так, может, успокоится...

А раньше председатели были не такие: кто пил без просыпу, кто без мата и говорить с колхозником не умел. Того же Корелина взять. Ученый был, присланный откуда-то. Всего год и поработал, а память о себе оставил надолго, недобрую память. Скольким девкам судьбу исковеркал, скольких ни за что ни про что под суд отдал. А пил-то как!..

Перенеслась Павла мыслями в далекий и памятный 1946 год.

Март вьюжит. Студено на улице, студено в избе. Ребятишки — Витька и Колька — голодные. Хозяин приболел. И сама весь день на печи пролежала — еще утром начались схватки. А к вечеру отпустило. Пошла доить коров. С фермы обратно еле брела, держась ослабевшими руками за обледенелые жерди кладбищенской изгороди, хватая сухим ртом холодный воздух. Молода была, никогда бога не поминала, а тут молила: дай, господи, до дому добраться, помешкай, помани маленько, не торопи!.. И добрела. Ребятишки ревут. Не поняла отчего — не успела понять: перевалилась через порог да тут и родила...