Люди с разных улиц - [37]

А остальные солдаты с искаженными от ужаса лицами ждали, потому что никто из них не знал, каким по порядку он стоит.

Начался расчет. Каждый с задержкой и страхом произносил свой номер. Даже первый испугался, услышав собственный голос:

— Первый…

Девятый побледнел. Потому что он стоял рядом с десятым. Между числами девять и десять разница незначительная. И поэтому что-то от десятого переходило к девятому. Он чувствовал, что его мозг сковала какая-то тупая боль. Эта боль заставила его посчитать от одного до десяти. Первый, второй, третий, четвертый, пятый, шестой, седьмой, восьмой, девятый, десятый… Нет, разница на единицу, а это немало. Если бы не было разницы, не существовало бы и цифры девять. И он улыбнулся своему открытию.

Между долгими паузами слышались голоса солдат:

— Шестнадцатый…

— Семнадцатый…

— Восемнадцатый…

— Девятнадцатый…

Девятнадцатый испугался, потому что в его сознание вошла страшная мысль. Он хотел отогнать ее от себя, но чем больше старался он это сделать, тем отчетливее она становилась. Он был рад, что он не двадцатый, что он не умрет. Но он понял, до чего малы и незначительны люди, до чего они боязливы. Он всегда считал себя человеком, умеющим постоять за свою честь. И вот сейчас впервые в жизни он с ужасом понял, что же он в действительности из себя представляет.

— Я не хочу умирать!.. — опять послышался истерический голос.

А люди продолжали медлительно отсчитывать:

— Двадцать шестой…

— Двадцать седьмой…

— Двадцать восьмой…

— Двадцать девятый…

Двадцать девятый улыбнулся. Он почему-то с самого начала был уверен, что не окажется последним в каком-нибудь десятке. Он был верующим, всегда прилежно молился, каждое воскресенье водил своих детей в церковь и заставлял их наизусть заучивать псалмы. А чтобы задобрить детей, он покупал им сладости. Его жена была беднее его, но он все же женился на ней, потому что она была богомольной. Они встретились с ней в церкви под распятием Христа и улыбнулись друг другу. А однажды они протянули друг другу руки и поцеловались. И им показалось, что Христос, увидев это, улыбнулся им. Вот почему теперь он оказался двадцать девятым. Он с самого начала был убежден, что так и будет. Он настолько искренне верил всему этому, что захотел даже крикнуть: «Братья! Если бы вы верили в бога, он бы спас вас». Он забыл, что до этого боялся, что окажется последним в своем десятке. А думал он так потому, что занял когда-то у соседа большую сумму денег, да так и не возвратил. Были у него и другие грехи…

— Тридцать шестой…

— Тридцать седьмой…

— Тридцать восьмой…

— Тридцать девятый…

А тридцать девятому стало неловко за то, что его номер на единицу меньше сорокового. Сороковой был его другом, они вместе воевали, вместе переносили все трудности. И сейчас, в строю, они тоже были вместе, совсем рядом. Если бы они не были друзьями, они не оставались бы всегда друг с другом и в строю не стояли бы рядом, вероятно, друг его тогда не оказался бы сороковым. Ему стало неловко за их дружбу, и показалось ему, что все то хорошее, что он сделал для своего товарища, в действительности было направлено против того. Но вдруг он радостно улыбнулся. И спокойно вздохнул. Он нашел для себя оправдание. Никто теперь не сможет упрекнуть его в этой дружбе. Он вспомнил, как однажды причинил товарищу зло, поступил с ним нечестно. Они оба были безработными, он узнал, что в одном месте появилась возможность устроиться, и ничего не сказал об этом товарищу, пошел туда один. Позднее он пожалел об этом, ему было стыдно. Вспомнив, что он пожалел тогда о своем поступке, он на секунду снова испугался. Ведь выходит, он опять оказывается хорошим товарищем, который просто однажды в жизни ошибся. С большим трудом он избавился от этой мысли, подумав, что все это неважно. Важно то, что он все же поступил тогда нечестно. Если бы все стоящие здесь люди узнали об этом, они назвали бы его подлецом. Он снова успокоился — он был плохим товарищем. В огромном человеческом страхе это оказалось для него вполне серьезным оправданием.

— Сорок шестой…

— Сорок седьмой…

— Сорок восьмой…

— Сорок девятый…

Сорок девятый и пятидесятый посмотрели друг на друга. Каждый из них многое хотел сказать товарищу. Пятидесятый хотел попросить его написать его жене и детям, рассказать им обо всем, а если вернется с войны живым, почаще навещать их. И еще чтобы сорок девятый рассказал всем, что с ними сделала Франция.

Но оба они молчали. Они и без слов хорошо понимали друг друга.

Вдруг послышался голос одного офицера:

— Отставить! Кто там сбился? С сорокового — рассчитайсь!

И вот оказалось, что при новом расчете сорок девятый стал пятидесятым, а пятидесятый — пятьдесят первым.

Они опять посмотрели друг на друга. И сейчас пятьдесят первый прочел на лице пятидесятого все то, что перечувствовал сам. Он покраснел, будто сам виноват в этой ошибке. Извиняющимся тоном он тихо сказал:

— Я… я не виноват…

Но он знал, что этого было слишком мало. Это было самое тяжкое преступление. Истина сейчас действительно выглядела преступлением, издевкой над товарищем. И он опять что-то тихо сказал. И на этот раз его слова прозвучали искренне: