Люди с чистой совестью - [263]

Команда спасительным журчанием горного ручья пошла назад по цепочке вытянувшихся рот.

Мы прекрасно понимали, что на какие-то минуты вручаем судьбу полтысячи человек, веривших в данный момент только нам, в руки человека, встретившегося всего несколько часов назад.

Тихо пробирались мы по кочковатой тропе. Иногда слышалось чавканье, бульканье, храп и стоны… Но умные, привыкшие к походам животные будто понимали: если в болоте нас обнаружат и возьмут на прицел пулеметами, пристреляют минометами, — мы погибли…

По времени и пройденному пути я отметил про себя — вся колонна втянулась в болото. Топь стала все сильнее засасывать… вот уже по колено, по пояс бредут люди в вонючей, пахнущей лягушками и тиной жиже… Неужели он предатель? Но вот мы нащупали ногами под грязью твердый грунт, стали попадаться камни, галька. Вот уже и песчаный берег… На горизонте на фоне неба проектируются телеграфные столбы. Шоссе близко.

Командиры расположили выходящих из болота цепью.

— На шоссе — разведку! — скомандовал я Васе.

Люди начали шуметь. Выливали из сапог и штанов воду, звякали оружием… Изредка хлюпал смешок… Раненые стонали на носилках.

Вернулась разведка.

На шоссе — немцы. Но посты их дремлют, не подозревая вблизи противника. Уверенные в непроходимости болота, они надеялись провести спокойную ночь в затишных кюветах шоссейки.

— Натаскали снопов… Устроились надежно… Изредка курсирует по шоссе один танк, — докладывал Лапин.

История партизанского движения знает много примеров, когда партизаны в одиночку или мелкими группами скрывались в болотах, лесах, горах от врага. Иногда это голодное, холодное бегство переходило в героическую борьбу со страхом смерти, которым враг изматывал изо дня в день, из месяца в месяц загнанных в дебри людей.

Но для нас после трех славных рейдов в этом окружении было что-то обидное.

Хотя мы и знали, не могли не знать осенью 43 года, что в бою пехоты против танков многие лягут здесь навеки, мы дали команду — в атаку!

Организовать атаку мы не успели… Нужно было еще хотя бы 5—10 минут, чтобы распределить между командирами сектора шоссе. А в это время позади, на той стороне болота, где час назад мы бросили возы и слабых лошадей, шквальным огнем ударили пулеметы, автоматы, раздались взрывы гранат с высотки, оставленной майором Дегтевым, полетели в небо ракеты.

Некоторые явно шальные очереди попали и в нашу сторону.

Думать было некогда, организовать атаку не пришлось.

Вася командовал где-то слева:

— Вперед!

Рядом со мною был комиссар Мыкола. Я крикнул ему:

— Держись за мной, подгоняй ребят, чтобы не залегли. Иначе — гибель. Только вперед! В случае чего, принимай команду. Только не останавливаться.

— Только вперед! — подхватил чей-то голос рядом. Я увидел соломенный брыль нашего проводника.

Вся группа пошла на прорыв, ориентируясь по столбам шоссе. Мы поспели во-время. Смяли, передушили, перебили прикладами и ножами еще спящих в снопах фашистов… И только проскочили шоссе, как с боков почувствовали клещи немецких танков. Но они уже не могли нас зажать. Это были клещи, хватавшие пустое место, вернее, больно прищемившие наш хвост… С каждым шагом, с каждой перебежкой мы все дальше уходили на внешнюю сторону кольца.

И уже совсем шальной снаряд из танковой мелкокалиберной пушки отомстил нам за неудавшуюся врагу так искусно организованную ловушку. Трасса, оранжевая, словно бархатный канат, преградила нам путь… и где-то недалеко, мягко шлепнувшись, погасла.

— Ой, мамцю моя! — жалобным восклицанием отозвалось впереди. Я сразу узнал голос нашего проводника. Он лежал, уткнувшись лицом в землю, раскинув белые-белые руки. На шоссе вспыхнула ракета. Темное пятно на сорочке росло, расползалось.

— Переверните меня… — попросил он.

Доктор Циммер исполнил его просьбу.

— А, товарищ командир…

В груди у него забулькало, страшно и громко.

— Умрет через две-три минуты, — шепнул мне доктор.

Мимо пробегали наши, припадая к земле при частых вспышках ракет.

Танки продолжали бешено обстреливать цепь, но, выскочив на шоссе, они переносили огонь дальше. Снаряды и пулеметные трассы уже давали перелет.

Белая рука поднялась в воздухе, словно звала на помощь. Я нагнулся…

— Ну, ось… мы вместе с вами, пане командире… бралы Берлин… — еле слышно прохрипел профессор. — Берлин бралы…

Через две минуты он скончался.

В лесу шла сумасшедшая стрельба. Слышалось ржание раненых лошадей, похожее на детский плач. Молча бегом двигалась колонна…

С высоток за болотом взлетали ракеты. Но они уже не освещали нас. Танки близко, но неровности почвы спасали. Пули проходили невысоко, почти на уровне головы, но как только пулеметчик снижал обстрел, они ударялись о спасительный бугорочек, всего на полметра возвышающийся на горизонте, и взмывали вверх. Люди, сгибаясь, перебегали к нам в лощину.

Постреляв немного, танки перевели огонь на лес. Мы использовали передышку и ушли от шоссе.

Построив колонну и сориентировавшись по полям и оврагам, мы взяли путь прямо по азимуту на Шепетовские леса. Там будет вырыта могила участнику Карпатского рейда, могила «гимназиальному профессору», преподавателю латыни и германской литературы, человеку, ставшему в пятьдесят лет советским патриотом и вместе со всеми нами «бравшему Берлин».