Люди песков - [27]

Нунну-пальвана Довлиханов немножко знал и, осушив две пиалы чая, решил вступить с ним в разговор.

— Ну, пальван-ага, — спросил он, растянувшись на песке, — что нового в Кизылтакыре? Что у вас о переселении слышно?

— Да как сказать… Я ведь новостей не собираю, а петухи — они везде поют одинаково. Товарищ Санджаров толкует: хорошо, мол, там, рай земной. С одной стороны река, с другой — степь, а между ними сад. Урюк сам в рот падает, виноград лежа можешь срывать. Кому как, а мне такое по душе!

— Еще бы! — засмеялся высокий старик. — Лежи себе на спине да успевай проглатывать!

— Нет уж. — Старик, трудившийся над передней ногой верблюда, вздохнул. — Не надо нам райского сада. От дармового хлеба брюхо пучит.

Нунна-пальван вскинул голову, готовый вступить в спор, но нож, которым он намеревался разрезать сухожилие, скользнув по верблюжьей кости, воткнулся ему под ноготь. Нунна-пальван закрыл глаза.

— Видишь, — строго заметил старик, — только пожелал дармового, а бог уже наказал.

— Проворен он наказывать! — сказал Нунна-пальван, высасывая кровь из-под ногтя. — Вот милостей его что-то не видно!..

Шкуру содрали, мясо разделили на четыре груды.

— А одинаковые доли-то? — обеспокоенно спросил Нунна-пальван.

— Да вроде вот эта побольше. — Высокий старик показал на груду возле себя.

Нунна-пальван взял кусок лопатки, отложил в сторону.

— А в этой жира многовато, — заметил тот же старик. Нунна-пальван отложил в новую груду часть жира. Анкар-ага взглянул на него и засмеялся, отворачиваясь. Старик, помогавший Нунне-пальвану подравнивать доли, кажется, только сейчас сообразил, в чем дело.

— Это как же, пальван? Выходит, ты и правда не брезгуешь дармовым хлебом? Вон какую кучу себе отложил.

— Дармовым… — проворчал Нунна-пальван, перевязывая палец тряпицей. — Чуть без руки не остался.

«Да, здорово этот Анкар-ага с верблюдом… — думал Довлиханов, шагая в контору. — Часть себе, три части продал. Мы неделю назад, когда двухлеток ногу сломал, прирезать прирезали, а мясо распродать не сумели. Так и пришлось закопать — протухло. А старик и с мясом будет, и верблюжонка купит на вырученные деньги. Хозяин!»

Глава двадцать седьмая

Как только Бибигюль вернулась из Ашхабада, мы, учителя, собрались в школе. Обычно в конце августа созывалась районная учительская конференция, но в этом году все по-другому. Дело в том, что большинство колхозов нашего района уже снялось с мест и расположилось вдоль железной дороги у станции Безмеин. Нам велено было собрать учебные принадлежности и ждать дальнейших указаний. Мы связали пачками классные журналы, книги, тетради, сложили их в ящики. Упаковали классные доски, географические карты, портреты… Что делать дальше, никто из нас не знал. Мы не знали даже, будем ли преподавать на новом месте, там ведь свои школы, свои учителя. Я, во всяком случае, если и приду в школу, то не учителем, а учеником: семилетку надо заканчивать.

Бибигюль рассказала о Кизылаякском районе, том самом, куда мы переезжаем, и о городе Керки. В Керках есть небольшие заводы, сельхозтехникум, а главное — педучилище. Когда я окончу семилетку, меня пошлют в это училище, и я стану настоящим учителем — так сказала Бибигюль.

Ей хотелось всем сказать что-нибудь хорошее. Два дня назад Анкар-ага получил от Паши телеграмму, где было только два слова: «Еду домой». Анкар-ага зарезал барана и пригласил всех соседей. Бибигюль даже не пыталась скрывать свое счастье, глаза у нее блестели; телеграмму она из рук не выпускала.

— Паша уже в Ашхабаде? — допытывались односельчане. — Когда приедет?

Бибигюль объясняла, что муж дал вчера телеграмму из Москвы; значит, если не задержится в пути, через неделю будет дома.

Гости с жаром обсуждали эту новость.

— А Москва — очень далеко?

— Ха! За Москвой — край света! Уж как поезд мчится, а только через неделю в Безмеин попадет!

— Дорога небось плохая. Как наш такыр весной. Развезет — ни на коне, ни на ишаке не проехать.

— Скажешь тоже!.. Та дорога, по какой поезд идет, железом выстлана.

— А ты видел когда-нибудь? Где же взять столько железа?

— Чего ж не видеть. Я в Теджене бывал. У меня там родственник в комсомоле. На машине ездит!

— На машине… Санджар Политик и то на коне! Что ж твой родственник — выше Санджара?!

— Значит, выше. У него в кабинете телефон — с Ашхабадом говорить можно.

— Чудеса! — вздохнул один из гостей. — Сколько нужно знать, чтоб такое устроить!.. Сам здесь, а говорит с Ашхабадом. Вот и Бибигюль: знает, за сколько дней поезд доедет от Москвы до наших мест.

— Да-да! — поддержал его сосед. — А ведь она еще не достигла вершин учености.

— Как же не достигла? Она, говорят, тринадцатый класс окончила. Да еще каждое лето в Ашхабад ездит учиться.

— Тринадцатый класс! — восторженно подхватил Нунна-пальван. — Вот почему она все и знает. Поднимется на бархан и видит оттуда Москву. Великое дело ученость! Махтумкули выходил из кибитки, и ему открывалась вся вселенная…

Глава двадцать восьмая

Я проснулся от шума машин, тяжело буксовавших в песке. С кумганом в руках вбежала сестренка.

— Ой, Еллы! Машины пришли! Одна около Сазака остановилась, другая — у Поллыка-ага. Уже кибитки разбирают. — И она снова выскочила на улицу.