Люди песков - [148]

Я любил бывать в уютной чистой квартире Посалака, шутить с его домашними.

— Привет, Нурча, — здоровался с его младшей дочерью.

Та в ответ поначалу смущалась, краснела, опускала голову. Но позже отвечала уже свободно и спокойно:

— Здравствуйте.

Как-то я, не зная, о чем заговорить с ней, выдал традиционную шутку:

— Что, попалась в капкан? Говорят, продают тебя?

— Вай-ей, сосед, кто такое может говорить? — вместо дочери ответила тетушка Гумры. В ее голосе я уловил обиду. — Разве ты не знаешь ее отца? Он из тех, кто по любви замуж выдаст, да еще и отвалит в придачу!

Тетушка Гумры — моложавая, подвижная женщина. За минуту успевает сто дел переделать. Вот и сейчас говорит, а сама на стол собирает.

— Это почему так? — я прикинулся удивленным. — Зачем это дочь бесплатно отдавать? Да еще и деньги приплачивать? Что-то я не слышал о таком.

Тетушка Гумры уселась на тахту, пододвинула мне пиалу, начала пить чай.

Чай у туркмен — это беседа, душевный разговор, в котором никак нельзя торопиться. Чайник может остыть, но беседа… Чем дольше она, тем горячее.

Хорошо в доме Посалака, приятная у него семья. Но я впервые задумался, а чья это заслуга? Мне захотелось спуститься к ним, отвести душу.

Я застал Посалака и Гумры на топчане в виноградной беседке, устроенной прямо у их лоджии. Они сидели на красивой кошме, лицом друг к другу. Посалак был в пижаме, волосы мокрые, наверное только что из душа. А на тетушке Гумры синий рабочий халат, который бывает на ней ранним утром и поздним вечером, когда она подметает тротуары.

— Здравствуй, сосед, заходи, пожалуйста, — весело приветствовал меня Посалак. — А тебе, милая мать моих дочерей, — он покосился на жену, — неплохо бы переодеться. Всегда в халате… Видишь, к нам гость пришел. Доставь мне удовольствие. Ты мне нравишься в ситцевом домашнем платье, с платком в горошек на голове, в том самом, помнишь, что я подарил тебе на Восьмое марта?"

Посалак говорил эти слова с веселой и открытой ласковостью. Я слушал и с завистью думал, что никогда не смогу так обратиться к жене.

— А я горжусь своим рабочим халатом. — Гумры выпрямилась, сверкнула молодыми глазами и неожиданно взяла в руки метлу. — Ну как, идет мне эта метла, сосед, скажи-ка?

— Не хватает только фотографа! — заметил я.

Посалак довольно улыбнулся.

— Не скажешь, что обыкновенный дворник, прямо-таки вождь индейцев!

— Кому доверена такая большая метла, тот и в самом деле необыкновенный человек! — с улыбкой произнесла Гумры и добавила; — Я думаю, великое открытие сделал тот, кто изобрел метлу и веник. Доверили бы мне, я этой метлой подмела бы и в душах некоторых людишек! Представляю, что бы я из них повыгребла! Уж я бы навела порядок!

— Верю, душа моя, верю, — засмеялся Посалак. — Но ты пока оставь свою метлу и давай пить чай, а то остынет.

Посалак работает в сберкассе. И ездит туда на велосипеде. Соседи посмеиваются над Посалаком. Решил пошутить и я.

— В четвертой четверти двадцатого столетия велосипед смешон, дорогой сосед, — уверенно заявил я, — он делает тебя старомодным.

Посалак не умеет коротко ответить даже на пустяковый вопрос. Вот и сейчас он ласково, словно ребенку, улыбнулся мне и медленно заговорил:

— Разумеется, пусть тебе даже в голову не прилет такая мысль, что Посалак любит велосипед больше, чем, скажем, легковую машину или самолет. Конечно, не думаешь ты и о том, что у работников сберегательных касс лотерейные билеты выигрывают легковые машины. И наконец, — торжественно продолжал Посалак, — я хочу сказать следующее: не будешь же ты утверждать, что если я люблю легковую машину, то мне под силу ее купить. Верно? Поэтому я езжу именно на велосипеде. Теперь рассмотрим вопрос с другой стороны. В жизни существуют вещи первой необходимости: чай, сахар, хлеб, мясо, книги, газеты и тому подобное. А личную машину я не считаю предметом первой необходимости.

— Почему же тогда другие стараются поскорее приобрести машину? — перебила его тетушка Гумры.

— Кто это другие? Муса, что ли?

— Ну, допустим, он…

В лоджии второго этажа послышалось недовольное покашливание Огулнияз.

Посалак, не обращая на него никакого внимания, сказал:

— Ты, милая мать наших детей, хоть и заслуживаешь уважения, не всегда бываешь права — иной раз тебе мешает узость взглядов. Во-первых, не отождествляй Мусу со всем народом. Человека, который не считается с мнением общества, нельзя считать его представителем. Муса — не человек общества, он человек только своего дома. Он раб мебели и ковров, сервизов и серебра, собранных в его доме. Он им служит, только им.

— Пусть лопнут глаза завистников! — не выдержала Огулнияз.

— Пусть будет то, чего вы так желаете! — весело воскликнул Посалак, поглядев наверх, и как ни в чем не бывало, продолжал: — Теперь попробуем рассмотреть это с государственной точки зрения. Нет ничего удивительного в том, что государство продает машины населению. Машины обязательно должны быть реализованы и превращены в деньги, верно ведь? Иначе зачем бы они выпускались? Деньги, в свою очередь, должны быть тут же пущены в оборот — государству невыгодно, когда они лежат мертвым грузом. Верно? Мне придется снова привести вам в пример Мусу…