*
Южный ветер слизал снег на припеке, чернели проталины.
Зябко поеживаясь, пробуждались деревья в садах и дворах. За Крутой-Стеной надсаживалась заря. В сером небе разливались золотистые волны, розовели кружевные каемки облаков. Овцы нетерпеливо топотали в хлеву, тыкались лбами в дощатые перегородки. Их тоже влекла к себе предвесенняя оттепель.
Вагрила заткнула прялку за пояс, распахнула дверь хлева.
— Пошли, милые, пошли…
Овцы радостно блеяли вокруг нее. Вагрила стянула концы шали, бахромчатые края которой легли на ветхий полушубок. Постояла немного, вслушиваясь в шепот сырого ветра, обвевающего ее румяное лицо, и заторопилась за стадом, которое уже взбиралось по склону бугра. Пепельно-серая шерсть скручивалась нитью под пальцами, наматывалась на веретено. Впереди позвякивало ботало барана…
Вдруг Вагрила остановилась, наткнувшись на отставшую овцу. Это была Мырлушка. У них на селе крестьяне давали клички обычно собакам, частенько коровам, реже овцам и никогда свиньям.
— И она матерью стать готовиться, ох, господи! — Вагрила погладила ее по шее. — Шагай быстрей, шагай!
Овца поглядела на нее влажными кроткими глазами, словно говоря: «Понимаю, но не могу идти быстро».
Все время отставая от стада, она замедляла шаги, обнюхивала дорогу, потом поднимала голову и жалобно блеяла.
Баран с боталом, строптивый упрямец, увидел, что хозяйка отстала, свернул, пробился сквозь придорожные кусты, увлекая за собой стадо в сторону зеленой нивы. Вагрила кинулась за ним. Громко крича и бросая в барана комьями земли, она заставила его повернуть к лужку. Мырлушка добралась до прохода в кустах, заблеяла и остановилась. Вагрила воротилась к ней, накрошила в ладонь хлеба.
— Иди, иди!
Мырлушка дернула хвостом, глаза ее блеснули. Она неторопливо слизнула с ладони крошки и пошла за Вагрилой.
Вагрила судила о ней по себе. И невольно припомнила свою первую беременность. Перед ней тогда открылся целый мир неведомых прежде радостей. Родился Влади, и к ощущению счастья неотвязно примешивалась легкая печаль, порожденная тревогой и заботами о новом дорогом ей существе. Иногда чувство покоя охватывало ее душу, но она суеверно отгоняла его от себя, словно это состояние вело ее к пренебрежению заботами, отрывало ее от жизни.
Стадо уже успокоилось на обнаженном от снега лужке Баадалы. Лишь время от времени позвякивало теперь ботало. Вагрила пряла. Шерсть словно таяла, текла тонкой струйкой нити, наматывавшейся на пузатое веретено. Ветерок шуршал в кустарнике, пел кузнечиком среди камней, трепал шерсть на прялке.
Овцы медленно продвигались к гребню бугра, пощипывая прошлогоднюю траву.
Небо очистилось. С юга, со стороны гор, огромным огненным шаром засияло солнце, заливая светом гребень. Но теплее не стало.
Мырлушка часто поднимала голову и долго блеяла. Спустя некоторое время, будто сочувствуя ей, заблеяла овца из другого стада. Вагрила поглядела в ту сторону.
Вскоре послышались тонкие девичьи голоса:
— Тетя Вагрила, тетя Вагрила!
Она подняла голову и увидела, приближающихся к ней дочку Бияза Тотку и Дону Пырвову.
Вагрила обрадовалась им — будет с кем словом перемолвиться — и, выждав, пока они подойдут, заговорила.
— И вам в этот холод пасти довелось?
— Подошел черед, что поделаешь, — ответила Тотка.
— Да и не холодно совсем, — добавила Дона.
— Молодые вы, потому и не холодно. А я старая уже, вон как укуталась, да все равно зябну.
Девушки были заняты вязаньем. Медленно шагая за овцами, они дошли до гребня и остановились. Вагрила поглядела на их рукоделье.
— Одно и то же вяжете?
— Одно и то же, — ответили девушки и лукаво переглянулись.
— Оно видно.
До того как подойти к Вагриле, они спорили — у кого вязанье выходит лучше. Донка Пырвова, крупная, с круглым румяным лицом девушка, гостила недавно у тетки, живущей в соседнем селе. Еще там она начала вязать для своей подруги такое же покрывало как на теткиной кровати, в крупных квадратах.
Тотка связала несколько рядов квадратами, но потом их однообразие не понравилось ей, и она принялась вышивать на них толстыми шерстяными нитками домашней пряжи алые цветочки на зеленых стебельках. А Донка досадовала, что они не выходят как настоящие. Тотка соглашалась, что настоящие куда красивей, но продолжала вышивать цветочки. Сегодня подруги встретились и снова заспорили, нужны эти узоры или нет. Увидели Вагрилу и решили спросить ее.
— Нравится тебе, тетя Вагрила?
— Дайте поглядеть.
— Это вот я связала, — поспешила пояснить Дона, — точь-в-точь как у тети, я у ней такое видела.
Вагрила пощупала вязанье, рассмотрела его.
— Плотно вяжешь. А ты, Тотка?
— А я цветики вышиваю, чтоб веселее было, как постелю кровать, — сказала она и покраснела.
— Стараешься для суженого?
— Да нет, тетя Вагрила, — еще больше покраснела Тотка, — нет у меня суженого.
— Нету у ней, — подтвердила Дона.
— С цветиками, говоришь, веселее, а?
— Веселее? — удивилась Дона. — Как же это от покрывала веселее станет?
Вагрила щупала вязанье с вышитыми по нему узором. Толстая шерсть приятно щекотала ладони. Вагрила взглянула на полы своего черного сукмана и пожалела, что на нем нет ни одного узора. А ей так хотелось их здесь, на оголенном гребне бугра, усеянном овцами.
