Люди переменились - [72]
Герган перепрыгнул через плетень. Вагрила глубоко вздохнула, пожала руку Владо.
Владо помедлил. Ему вдруг захотелось что-нибудь сказать ей в утешение, но ничего не сказав, он пошел следом за Герганом.
— Смотрите, не простудитесь! — тихо промолвила Вагрила.
Она долго смотрела в ту сторону, где исчез во мраке ее сын.
Гергану было неловко перед товарищем. Мать не встретила их так, как ему хотелось. Слабой оказалась она. Хотелось, чтобы она была другая — героичная, смелая, не жалела бы его, не плакала. Лучше уж было не приходить. «Никогда больше не приду», — решил он.
Владо думал о другом. Вагрила напомнила ему мать. И она была такая же добрая и строгая. Давно, когда он был еще мальчонкой, арестовали его… а когда вернулся, она все плакала и укоряла его, что по плохому пути пошел. С той поры стала чахнуть и… Владо почувствовал, что воздух в его груди словно затвердел.
— Мама очень жалостливая, — сказал Герган.
— Шагай, помалкивай! — рассердился Владо.
Задумчивые и печальные, они молча возвращались на базу.
Серое весеннее небо словно прохудилось, и целую неделю непрерывно моросил дождь. Воздух отсырел. Улицы опустели. Рано повисал за окнами желтый свет керосиновых ламп. На берегу реки Стоян Влаев и Мишо Бочваров остановились.
— Она не такая плохая!
— Знаю я ее! Вредная баба! — возразил Стоян Влаев.
— Ты не мешайся, я с ней поговорю.
— Ну, иди тогда вперед!
— Вот увидишь, даст все, что попросим.
— Ладно, идем!
Спустя некоторое время, они уже пробирались огородом к дому Гергана. Залаяла собака.
— Ты чего, цыц! — Вагрила еще не спала. Она вышла во двор, вглядывалась в приближающихся людей, и, еще не узнав их, поняла, кто они.
— Пошла прочь! — прикрикнула она на собаку и с тревогой огляделась вокруг.
Потом впустила пришедших в кухню.
— Садитесь!
— Мы не надолго, — пробормотал Мишо.
— Да что уж тут, говори прямо, — сказал Стоян.
— Слушаю, — посмотрела на него Вагрила.
— Партизанам нужны продукты! — Стоян Влаев уже приготовил резкие слова на случай отказа.
— Кому передать продукты?
— Или я приду, или Мишо.
Стоян Влаев невольно посмотрел на ночвы.
— Могу и сейчас дать.
— Ладно.
Пока Стоян Влаев укладывал в торбу хлеб, Вагрила подошла к Мишо и тихо сказала:
— Чего ты полез в это дело? Погубишь Тотку!
— О чем это вы шепчитесь? — сказал Стоян Влаев сердито.
— Учусь таится, да еще не научилась. Сказала Мишо, чтобы не лез не в свое дело. Ты-то у них на заметке, тебе некуда деваться, а вот он…
Стоян пожал плечами и двинулся к двери.
— Эх, Мишо, погубишь ты Тотку! Не смотри на этих оглашенных. Ваше дело другое. Стоян, не бери его с собой! Я сама буду носить тебе, что нужно.
— Ступай в дом! — обернулся он. — Чем меньше людей на дворе, тем лучше!
Вагрила послушно вернулась в кухню.
На дворе давно уже было светло.
— Тетя Вагрила! — послышался громкий голос Тотки.
— Заходи, заходи! — обрадовалась Вагрила.
Тотка уселась на кровать и достала из передника вязанье. Занимаясь домашними делами, Вагрила спрашивала ее о том, о сем. Тотка спокойно отвечала. Лицо ее, казалось, излучало какое-то сияние. На пухлых губах словно застыла улыбка. Казалось, ничто не может смутить или встревожить ее. Она жила словно ничего не видя и не слыша. Даже постоянные встречи мужа со Стояном Влаевым не беспокоили ее.
Спицы мелькали в ее руках.
— Очень стянуто, — потрогав вязанье, сказала Вагрила. — Надо свободнее. Младенец — он вроде рассады, которой нужна рыхлая грядка. Одежка должна быть мягкой и легкой.
— Что же теперь, распустить? — спросила Тотка.
— Нет, не нужно, но дальше вяжи свободнее.
— Чтобы ему не жестко было, да?
Тяжелые шаги прервали их беседу.
Вагрила поглядела в окно. У нее перехватило дыхание.
— Что там, тетя Вагрила?
Вагрила молча вышла в кухню. Когда не можешь избежать беды, надо пойти навстречу ей.
— Отойди! — отстранил ее от ночвы полицейский.
Иван Портной скользнул вьюном мимо Вагрилы, откинул полотенце. Подойдя с куском хлеба к окну, он сравнил его с тем ломтем, который принес с собой.
Вагрила все поняла.
— Это один и тот же хлеб? — спросил полицейский.
— Оба ломтя из чистой муки выпечены.
— Кого провести хочешь? Дураками, что ли, считаешь? — толкнул ее полицейский. Митю Христов молчал, стоя у двери.
— Этот хлеб твой? — сунул Вагриле ломоть в лицо полицейский.
— Тот, что в ночве был мой, а тот, что Портной принес, не мой.
— Стало быть, не ты его передала.
— Кто же в такие времена хлеб раздает?
— За сына своего ты и душу отдать не пожалеешь.
— И две души бы отдала, да нету его.
— Ты ведь знаешь где он.
— Если бы знала, пошла бы проведать.
— Мать не оставит голодным сына. Говори — носила ему хлеб?
— Нет! — выпрямилась Вагрила.
— Тот самый. Вот, по противню видно, — заявил Портной.
— Проверьте в других домах, неужто я одна пеку в противне?
— А мука?
— Сеем одно и то же зерно и мелем на одной мельнице.
— Пойдем! — взял ее за локоть полицейский.
— Пусти! Не убегу.
— Пойдем!
— Я готова. — Она направилась к двери.
— Балованный у тебя сынок. Получил двойку, обиделся и — в лес! — сказал Портной.
Вагрила не собиралась с ними разговаривать, но не стерпела:
— Каким хотите можете его называть, но двоек он никогда не получал.
Книга посвящена 70-летию одной из самых успешных операций Великой Отечественной войны — Ясско-Кишиневской. Владимир Перстнев, автор книги «Жаркий август сорок четвертого»: «Первый блок — это непосредственно события Ясско-Кишиневской операции. О подвиге воинов, которые проявили себя при освобождении города Бендеры и при захвате Варницкого и Кицканского плацдармов. Вторая часть — очерки, она более литературная, но на документальной основе».
Сильный шторм выбросил на один из островков, затерянных в просторах Тихого океана, маленький подбитый врагом катер. Суровые испытания выпали на долю советских воинов. О том, как им удалось их вынести, о героизме и мужестве моряков рассказывается в повести «Десять процентов надежды». В «Памирской легенде» говорится о полной опасностей и неожиданностей пограничной службе в те далекие годы, когда солдатам молодой Советской республики приходилось бороться о басмаческими бандами.
Роман «Одержимые войной» – результат многолетних наблюдений и размышлений о судьбах тех, в чью биографию ворвалась война в Афганистане. Автор и сам служил в ДРА с 1983 по 1985 год. Основу романа составляют достоверные сюжеты, реально происходившие с автором и его знакомыми. Разные сюжетные линии объединены в детективно-приключенческую историю, центральным действующим лицом которой стал зловещий манипулятор человеческим сознанием профессор Беллерман, ведущий глубоко засекреченные эксперименты над людьми, целью которых является окончательное порабощение и расчеловечивание человека.
Один из ветеранов Коммунистической партии Чехословакии — Р. Ветишка был активным участником антифашистского движения Сопротивления в годы войны. В своей книге автор вспоминает о том, как в 1943 г. он из Москвы добирался на родину, о подпольной работе, о своем аресте, о встречах с несгибаемыми коммунистами, которые в страшные годы фашистской оккупации верили в победу и боролись за нее. Перевод с чешского осуществлен с сокращением по книге: R. Větička, Skok do tmy, Praha, 1966.
В этой книге – взгляд со стороны на события, которые Анна Франк описала в своем знаменитом дневнике, тронувшем сердца миллионов читателей. Более двух лет Мип Гиз с мужем помогали скрываться семье Франк от нацистов. Как тысячи невоспетых героев Холокоста, они рисковали своими жизнями, чтобы каждый день обеспечивать жертв едой, новостями и эмоциональной поддержкой. Именно Мип Гиз нашла и сохранила рыжую тетрадку Анны и передала ее отцу, Отто Франку, после войны. Она вспоминает свою жизнь с простодушной честностью и страшной ясностью.
Повесть «Сорок дней, сорок ночей» обращена к драматическому эпизоду Великой Отечественной войны — к событиям на Эльтигене в ноябре и декабре 1943 года. Автор повести, врач по профессии, был участником эльтигенского десанта. Писателю удалось создать правдивые, запоминающиеся образы защитников Родины. Книга учит мужеству, прославляет патриотизм советских воинов, показывает героический и гуманный труд наших военных медиков.