— Товарищ!
Калушка вскинула брови, удивившись, что он назвал ее не по имени.
— Буржуазия владеет средствами производства и эксплуатирует пролетариат, — заговорил Георгий. — Иными словами, пока мы не экспроприируем эти средства, не будут блага распределяться справедливо…
Слова эти как-то не доходили до сердца Калушки, хотя она и сознавала, что Георгий говорит правду.
— Брось ты эти книжные слова, говори по-простому, — раздраженно сказала она. — А то выходит, обманываем мы друг друга: ты — будто все мне растолковал, а я — будто все разумела.
На бледных щеках Георгия выступил густой румянец.
— Пусть они книжные.. Они, так сказать, собирательные. Без них нельзя понять сущность… — Георгий запнулся, подыскивая простые, не книжные слова.
Калушка повернулась к Маре и, встретив се осуждающий взгляд, засмеялась.
— Ну чего ты так смотришь? Что у меня на уме, то и на языке.
Ваклинов тоже постарался улыбнуться, чтобы скрыть недовольство собой и Калушкой. Непринужденная откровенность девушки задела его. Но он сознавал, что она права, надо научиться говорить просто, чтобы всем было понятно.
Владо глядя на него, вдруг звонко расхохотался. Мара недовольно посмотрела на него. Ей не нравилось, что он всегда шутит и смеется, даже когда разговор идет о серьезных вещах.
*
Калушке захотелось побыть одной. Не слушать как захлебывается кашлем Мара, не слушать речей Георгия про буржуазию и смеха подшучивающего над ним Владо, который делал вид, что все ему ясно как белый день. Она накинула на голову пестрый платок и тихо вышла из комнаты. Мельком взглянув на бабушку Зару, которая по-прежнему сидела у очага, прошла через кухню во двор.
Было уже совсем темно. Калушка поглядела на звездное небо. «Там, верно, хорошо — нет никаких увольнений, никаких буржуазий», — подумала она. От этой неожиданной мысли она повеселела. Захотелось помчаться вниз по тропке, сбрасывая груз гнетущих сердце забот, думать только о звездах и весне.
Из долины донесся хриплый рев фабричного гудка, призывающего ночную смену. Калушка словно очнулась, поглядела вниз. Дым из труб тянулся к ночному небу, словно пытаясь добраться до звезд. Она снова подняла голову. Небо было по-прежнему высоким, зовущим, но радостное чувство, только что наполнявшее грудь, куда-то исчезло. Тягостные думы снова навалились на Калушку. Какая-то болезненная слабость растеклась по телу. Она покачнулась и ухватилась рукой за ветки куста. Позади послышались шаги. Кто бы это ни был, она заговорит с ним, чтобы почерпнуть у него силу, ободриться. Спросила, не оборачиваясь:
— Кто там?
— Это я, — Владо подошел к ней смущенно улыбаясь. — Хочешь, пройдемся немного.
— Хорошо, — согласилась Калушка.
Они медленно пошли по тропинке.
— Вот и стала я безработной.
— Да какой же из тебя борец, если хоть раз не уволят!
— И ты начинаешь как Георгий.
— Да нет, просто хочу сказать, что лично меня пять раз увольняли.
— Нашел чем похваляться.
Владо улыбнулся. Ему нравилась прямота девушки.
— Каждый день теперь увольняют, — шутливо заговорил он. — По любому поводу. Скажем, не приглянулись хозяину твои веснушки — ступай за ворота…
— Хватит об увольнениях. Весь день о них думаю, — прервала его Калушка и остановилась.
— Сходим в город, — предложил Владо.
— Чего я там не видала!
— А здесь что делать?
— Воздухом дышать будем.
— Верно, под открытым небом как-то легче на душе делается.
Калушка нахмурилась, встретив насмешливый взгляд Владо.
— Тепло сегодня. Давай посидим здесь, — кивнула она на лежащее у тропки бревно.
Сели рядышком. Внизу шумел город. Лес нежно вторил ему. В небе перемигивались звезды.
— Иду я сегодня по улице, — заговорил Владо. — Смотрю, малыш в лохмотьях, ручонку протянул, милостыню у прохожих просит… Так что наше положение совсем не такое отчаянное. Но я верю, что наступят иные времена, радость зальет весь мир, исчезнет горе. И если люди будут плакать, то лишь от радости.
— Что вы за народ… будто на сцене говорите. Мечтаете о том времени, когда нас не будет.
— Да неужто можно так жить — одним только настоящим! — возмутился Владо.
— А откуда тебе ведомо как я живу! — вспыхнула Калушка. — Если бы ты знал, что мне пришлось пережить, слезами бы залился…
Владо удивленно уставился на нее.
— Знаешь только, что зовут меня Калушка, и все. А моя история такая, будто не в жизни все это было, а в книге какой-то написано… — девушка помолчала немного и, уже спокойно, не глядя на Владо, продолжала: — Я на Дунае родилась. С двух лет осиротела. У бабушки моей было двое сынов-погодков. Один — отец мой, а другой — дядя. Жили дружно, в достатке. Свое берегли, на чужое не зарились… Но вышло так, что полюбили оба одну девушку. Не знали, как быть. После решили — пусть она сама выбирает, кто ей больше по сердцу. Оба они были видными собой. Однако мой отец больше ей приглянулся. С ним она и повенчалась. Дядя мой начал пропадать где-то, редко домой захаживал. Счастье с несчастьем не могут ужиться под одной крышей. Вскоре после того как я родилась, отца взяли в солдаты. Дядя все сохнул по моей маме. Однажды работали они в поле. И что у них там было, не знаю… Может, уговаривал он маму бежать с ним или еще что… да отказалась она. Тогда он убил ее…
