Люди Огненного Кольца - [9]

Люди могли быть и в Саратовке: маршрутная пара Гальверсона, скорее всего Ленька Рыбаков и Мила Демидова. Люди могли быть и дальше — на Добром Ключе, если лагерь еще не снят. Месяц назад именно там обитал бородач Гальверсон, весельчак и говорун, страстный ругатель всех табаков мира, даже виргинских… И люди, наконец, могли быть еще дальше. Правда, о них Ильев пока не думал — добираться до них означало бы убить лишние трое суток, а за это время не только у него, но и у Разина кончились бы продукты…

Уходя, Ильев туго перетянул бинтом распухшую ногу Разина, и тот хмуро сказал:

— Как же я из палатки выползать буду?

— А ты не выползай, — посоветовал Ильев. — Палатка без пола. Поднял стенку и дыши воздухом!

Но «бесполая» палатка утешить Разина не могла…

Далеко в океане Ильев увидел силуэт большого траулера. Безразличный ко всему, что обитало на суше, траулер упорно вспахивал встающие перед ним валы, и, когда Ильев вышел к очередной реке, он все еще маячил в пределах видимости.

Бухта, на берег которой вышел Ильев, дышала теснотой, холодом. В редкой, какой-то выщипанной, траве темнели скрученные, как веретена, вулканические бомбы. С надеждой (все, что он мог противопоставить тревоге) Ильев полез по хлюпающей дернине к ветхому тепляку, в котором могли оказаться продукты, оставленные пограничниками. Взобравшись наверх, Ильев выругался.

От тепляка остался только фасад, фальшиво и гордо сверкающий единственным сохранившимся в окне стеклом. Все остальное обрушилось, сгнило, и среди слизи, поганок и бамбуков таинственно мерцали пластмассовые японские игрушки, принесенные кем-то с пляжа. Вздохнув, Ильев пополз вниз.

Он знал, что те успеет дойти до Тятино засветло, и все-таки торопился, обходил непропуски, увязал в песке, равнодушно спешил мимо разбитых ящиков и разбитых шхун.

Еще за одной рекой он увидел высокий обрубистый мыс, над которым распластались горизонтальные кроны пиний — косматые, кривые, темные… Здесь, вспомнил он, месяц назад работала вторая маршрутная пара Гальверсона — Сон Мен Дин и Наталья. Он вспомнил о них с такой надеждой, что улыбка раздвинула его губы.

Овраг, поросший гигантскими лопухами, под которыми земля была совсем голой, вывел его на широкую поляну, в центре которой тяжело, как старый бесформенный гриб, наклонился к рыжей траве тепляк с крохотным окошком, забранным тускло отсвечивающим куском целлофана. Над крышей тепляка, на бамбуковом шесте, лениво развевалась выцветшая женская юбка, и Ильев подумал — Натальина…

Он подумал так потому, что и сам в свое время посмеивался над Натальей. Вечным ее спутником в поле был Сон Мен Дин, и каждой весной Наталья слышала одно и то же: ты забудешь за лето русские слова, ты нарожаешь на острове корейчат, ты поселишься в тепляке и будешь выращивать помидоры… Наталья только улыбалась. Корейчат она не собиралась рожать, помидоры были вообще не в ее вкусе, но от Сон Мен Дина отказываться она не хотела. И хотя Ильев знал обо всем этом, выцветшая юбка на шесте была почему-то воспринята им как знак Натальиного поражения.

Запалив изгрызенную крысами свечу, Ильев осмотрел тепляк. В центре стояла железная, заплывшая окалиной, дырявая, как старая сеть, печка. И таким же дырявым был потолок тепляка. Серебристые нити паутины свешивались с балок, было пусто и тихо.

Сумерки медленно опустились на остров. Сперва исчез океан, потом деревья, потом все окружающее. Хотелось есть, но последнюю банку тушенки Ильев берег. Устроившись на нарах, которые он покрыл травой, Илью внимательно вслушивался в запахи мятой гречихи, теплого песка, паутины. Звезды толкались в незалатанных дырах потолка, шелестела над низкой крышей темная на фоне звезд юбка.

Ворочаясь, Ильев пытался считать до ста, до тысячи, но сон не приходил, и не оставалось ничего другого, как смотреть на звезды и напоминать. И когда под утро в самую большую дыру заглянула Большая Медведица, Ильев все еще не спал. Он лежал и думал о женщине…

Глава вторая. ЛИДА ДОРОЖКА

В то время, в которое он вернулся, ее звали Лида Дорожка, и он привел Лиду на базу, чтобы показать «чудеса» — те, что окружали его на острове.

База геологов размещалась в деревянном бараке отремонтированном Разиным и Ильевым, и вокруг этой длинной нелепой постройки постоянно толклись местные гуси, телята и другая более или менее крупная живность. Однажды в раскрытое окно заглянул, приведя Наталью в восторг, огромный спокойный бык. Лоб у него был шерстист, приятен, не лоб, а лужайка, вымоченная росой. Вот глаза только подкачали у быка: мутностью своей они совершенно определенно выдавали его ограниченность.

Сквозь всегда открытые двери вошел однажды в комнату малорослый местный конь по кличке Парк. В отличие от быка держался он настороженно, и даже Наталье, протянувшей незваному гостю кусок хлеба, поверил не сразу. Но когда поверил, стал приходить. Правда, в комнату его больше не запускали.

И еще жили в бараке пауки самых разнообразных форм и расцветок. Как шестиногие бородавки, висели они под потолками, расшитыми крупной, почерневшей от времени планкой. Под пауками лениво, как вертолеты, метались и воздухе мотыли, покрытые липкой пыльцой и легкомысленными узорами. А за дощатой стеной, в нежилой стороне барака, устроили себе приют деревенские полуодичавшие свиньи. Кормились они рыбой и гребешками.