Люди нашего берега - [41]

Тихо сегодня, безветренно. Вот старики и собрались на крыльце правления. Правда, мне еще рано записываться в старики, но я люблю иногда посидеть с ними, послушать. Сидим, беседуем на солнышке. Хоть оно уже и не греет, а все-таки приятно. Скоро наступит долгая чукотская зима — тогда уж так-то вот не посидишь.

Из всех этих стариков Мэмыль — самые старший. Он сам чем-то похож на этот ясный день поздней осени. Волосы на его голове такие же белые, как снег на горных вершинах. Дымок от его трубки — как висящее над вершинами облачко. И голос у него такой же спокойный, ясный, как этот осенний день.

Аляску он называет Алашкой, как называли ее когда-то русские мореходы. Знает он ее не по американским картам, а по собственным скитаниям. В те годы, когда он был на Аляске, ее горы и реки, ее гавани и города носили еще не американские, а русские и эскимосские имена. Давно это было.

— Так неужели ж я вам не рассказывал, как я плавал на шхуне «Мэри Сайм»? — спрашивает Мэмыль. — Никогда не рассказывал? Нет? Ну, значит, к слову не приходилось. Слушайте тогда дальше.

Я к тому времени уже четвертый год на Алашке мытарился. Матросом по Квихпаку плавал, на Юкатане золото мыл, за Кадьяком китов гарпунил. Все старался денег скопить, чтобы домой добраться. Один раз удалось на билет накопить, да не повезло — ногу сломал, пришлось в больницу лечь. Больница все деньги съела. Опять ни с чем остался. Это в Ново-Архангельске было — как его еще по-другому называют? Ситхой, что ли? Ну вот, в Ситхе я, значит, и лежал. Потом месяца четыре без работы маялся. Наконец один знакомый матрос устроил меня в такое заведение — ресторан называется. Попросту говоря, в портовый кабак. Полы мыть, дрова колоть, драки разнимать. Там и нашел меня капитан Сайм.

Не то, чтобы я ему по вкусу пришелся или ему характер мой понравился. Ему понравилось, что я сильный. А силы у меня тогда много было. И главное — капитану Сайму нужен был хоть один чукча в команде. Чтобы он Чукотский берег знал и чтобы в случае нужды, переводчиком мог служить.

Кроме того он любил, чтобы в команде никто друг другу не верил. Всех друг на друга натравливал. С таким расчетом и подбирал людей, чтобы трудно было им между собой сговориться. Двое было ирландцев, двое эскимосов, один индеец, один мексиканец, один украинец из Канады, один чукча. Остальные семеро — американцы. Разный, словом, народ. Это уж я потом понял, зачем капитан Сайм так делает. Тогда я не понимал этого. Тогда я еще многого не понимал.

Вот, например, у Сайма во рту один зуб золотой блестел. Так я думал, что это от рождения бывает. Мне какой-то шутник сказал, что у американцев золотые зубы сами растут. Я и поверил. Что я тогда знал? Ничего не знал. Кто хотел, тот меня и обманывал.

Когда человек мало знает, его всякий негодяй может обмануть. И не только насчет зубов. Не так-то легко настоящую правду от фальшивой отличить. Это теперь мы немного разбираться стали, а раньше в темноте жили. Часто друга за врага принимали, врага — за друга.

Сайма-то я за друга не принимал, однако не сразу раскусил, какая это скотина. А если бы и раскусил, так, правду сказать, все равно пошел бы к нему на шхуну. Для меня тогда самое главное было — домой вернуться, на Чукотку. Он сразу догадался, чем меня можно взять. Пообещал отпустить, как только торговлю закончим. «Ты мне, говорит, на обратном пути не нужен. Перед тем, как возвращаться, высажу тебя на Чукотке, и — отправляйся с богом домой. А если, говорит, хорошо служить будешь, так перед самым стойбищем тебя высажу, да еще и подарками награжу. Не с пустыми руками домой вернешься». После этого я взял расчет в ресторане, связал свои вещи в узелок и пошел на шхуну.

Шхуна у Сайма была двухмачтовая, порядочная. Правда, не новая уже. Ну, пересекли мы Берингово море, пришли на Чукотку. Что там долго рассказывать — сами знаете, как тогда американцы на Чукотке торговали.

В трюме у нас стояли бочки с дурной водой, — американцы ее называют «виски». Только это было самое дешевое виски, самое паршивое. Такая отрава, что в Ситхе даже пьяные матросы ее не покупали. Это поганое виски — главный был товар у капитана Сайма.

Останавливались мы перед каким-нибудь поселком, капитан Сайм приказывал спустить шлюпку, погрузить на нее бочонок виски. Сначала торговал, как другие: раза в два брал дороже, чем сам за эту отраву платил. И волчьими шкурами брал, и оленьими. Совсем как будто добрый был. Если у кого шкур не хватало, так он и за мясо немного виски Давал. Вот как спаивал! А байдарного хозяина и шамана к себе на шхуну возил. Сам с ними пил, табаком угощал.

Морда у него нехорошая была, злая. На правой щеке — шрам. Большой шрам, даже верхнюю губу оттягивал. Во рту золотой зуб блестит, на поясе висит револьвер. Глаза маленькие, бесцветные какие-то.

В море мы никогда не видели, чтобы он улыбался. А когда начинал на берегу свою торговлю, так можно было подумать, что на свете нет человека добрее и веселее, чем капитан Сайм.

Только ненадолго хватало этой доброты. На час, не больше. Когда первый бочоночек кончался, когда охотники уже не в себе были, капитан Сайм говорил: «Все. Нет у меня больше виски. Есть еще бочонок рома, только ром втрое дороже».