Люди на войне - [14]

Самое забавное заключается в том, что все эти утверждения, которые в устах другого человека показались бы хвастовством, были правдой.

Три дня спустя Черчилль выступал в палате общин с просьбой о вотуме доверия вновь сформированному правительству и произнес свою, возможно, самую знаменитую и, несомненно, самую короткую речь:

Я не могу предложить ничего, кроме крови, тяжкого труда, слез и пота, — заявил премьер, обращаясь к парламентариям. — Перед нами испытание жесточайшего характера. Перед нами долгие, очень долгие месяцы борьбы и страданий.

Вы спрашиваете, какова наша политика? Я отвечу: вести войну на море, на суше и в воздухе, со всей нашей мощью и со всей той силой, которую Бог может даровать нам; вести войну против чудовищной тирании, равной которой никогда не было в мрачном и скорбном перечне человеческих страданий.

Такова наша политика. Вы спрашиваете, какова наша цель? Я могу ответить одним словом: победа — победа любой ценой, победа несмотря на все ужасы; победа, независимо от того, насколько долог и тернист может оказаться к ней путь; без победы мы не выживем. Необходимо понять: не сможет выжить Британская империя — погибнет все то, ради чего она существовала, погибнет все то, что веками отстаивало человечество, к чему веками стремилось оно и к чему будет стремиться. Однако я принимаю свои обязанности с энергией и надеждой. Я уверен, что люди не дадут погибнуть нашему делу.

Сейчас я чувствую себя вправе потребовать помощи от каждого, и я говорю: «Пойдемте же вперед вместе, объединив наши силы».

Шесть недель спустя капитулировала Франция. Великобритания осталась в одиночестве; многие предрекали, что ей придется склониться перед Германией. Выступая 19 июля 1940 года с победной речью в рейхстаге, Гитлер для начала предрек, что Черчиллю скоро придется искать убежища в Канаде, а затем во имя разума предложил прекратить войну. «Мне тяжело думать о жертвах, которых она потребует… — заявил свежеиспеченный миротворец. — Возможно, мистер Черчилль отвергнет это мое заявление, сказав, что оно порождено лишь страхом и сомнением в окончательной победе. В этом случае я избавлю себя от угрызений совести в отношении того, что последует».

Мало кто рассчитывал, что Англии удастся оказать серьезное сопротивление. Кое-кто из капитулировавших французских генералов говорил: «Через три недели Англии свернут шею, как цыпленку».

Черчилль был уверен в себе и в английском народе. Он заявил: «Мы будем биться на пляжах, мы будем биться на десантных площадках, мы будем биться на полях и на улицах, мы будем биться в горах. Мы никогда не сдадимся».

Биться на пляжах не потребовалось; в период воздушной Битвы за Британию в августе и сентябре 1940 года немцы потеряли 1733 самолета, из них 595 было сбито за одну неделю. Выступая в декабре 1941 года в канадском парламенте, и отнюдь не в роли беженца, Черчилль счел уместным «расквитаться» с битыми генералами, сравнивавшими Англию с цыпленком: «Вот так цыпленок! Вот так шея!» — подытожил он.

Яркие зарисовки работы и быта Черчилля в самый трудный период для Великобритании, когда она сражалась один на один с гитлеровским рейхом, оставил личный представитель президента Франклина Рузвельта Гарри Гопкинс. По поручению Рузвельта, желавшего разобраться, на что в действительности способна Англия и ее лидер, Гопкинс посетил Британские острова в начале 1941 года. Надо сказать, что по отношению к Черчиллю он был настроен не очень доброжелательно. Когда один его знакомый, хорошо ориентировавшийся в ситуации, посоветовал Гопкинсу не тратить времени на того или другого министра в английском кабинете, а «сосредоточить все свои усилия на Черчилле», поскольку «именно Черчилль является английским военным кабинетом и никто, кроме него, не играет никакой роли», Гопкинс, которому надоело слушать разговоры о всемогущем премьере, пробормотал: «Я полагаю, Черчилль убежден в том, что он является величайшим человеком в мире». Похоже, он был недалек от истины.

После первого посещения премьера Гопкинс писал Рузвельту: «Дом 10 на Даунинг-стрит имеет несколько неряшливый вид, потому что находящееся рядом здание Казначейства порядочно пострадало от бомбардировки. Премьер-министру больше не разрешают здесь ночевать… Все говорят мне, что он работает по пятнадцать часов в сутки, и я вполне этому верю». Большинство стекол в доме было выбито, и Черчилль позднее признался Гопкинсу, что хорошей бомбы резиденция премьер-министра просто не выдержит.

Гопкинса ввели в столовую.

Появился круглый улыбающийся краснолицый джентльмен, протянул мне полную, но тем не менее внушающую доверие руку и поздравил меня с приездом в Англию. Короткий черный пиджак, полосатые брюки, ясный взгляд и мягкий голос — таково было мое впечатление от лидера Англии, когда он с явной гордостью показывал мне фотографию своей красивой невестки и внука.

Завтрак был прост и хорош. Его подавала очень простая женщина, видимо, старая прислуга семьи. Суп, холодное мясо (я, по мнению премьер-министра, взял к нему недостаточно желе, и он мне добавил), свежий салат, сыр и кофе, легкое вино и портвейн. Он нюхал табак из маленькой серебряной коробочки — ему это нравилось.