Люди на войне - [13]

Одну из самых ярких своих речей по внешнеполитическим вопросам Черчилль произнес в марте 1936 года на заседании комиссии по иностранным делам. В ней он затронул основополагающие принципы британской внешней политики, из которых исходил в своей деятельности.

На протяжении 400 лет, — говорил Черчилль, — внешняя политика Англии состояла в том, чтобы противостоять сильнейшей, самой агрессивной, самой влиятельной державе на континенте… Если подойти к вопросу с точки зрения истории, то эту четырехсотлетнюю неизменность цели на фоне бесконечной смены имен и событий, обстоятельств и условий следует отнести к самым примечательным явлениям, которые когда-либо имели место в жизни какой-либо расы, страны, государства или народа. Более того, во всех случаях Англия шла самым трудным путем. Столкнувшись с Филиппом II Испанским, с Людовиком XIV при Вильгельме III и Мальборо, с Наполеоном, а затем Вильгельмом II Германским, ей было бы легко и, безусловно, весьма соблазнительно присоединиться к сильнейшему и разделить с ним плоды его завоеваний. Однако мы всегда выбирали более трудный путь, объединялись с менее сильными державами, создавали из них коалицию и таким образом наносили поражение и срывали планы континентального военного тирана, кем бы он ни был, во главе какой бы страны ни стоял. Так мы сохранили свободу Европы, защитили развитие ее живого, многообразного общества и вышли из четырех ужасных битв с растущей славой и расширяющейся империей… В этом замечательная инстинктивная традиция английской внешней политики. Сегодня все наши мысли исходят из этой традиции…

Отвлекаясь от политики, замечу, что в этой речи, как и во многих других ставших знаменитыми публичных выступлениях Черчилля, чувствуется некая литературность, которую можно было бы даже назвать напыщенностью, если бы… Во-первых, если бы его речи не были так хороши, во-вторых, если бы они не столь соответствовали моменту, и, наконец, в-третьих — если бы между словом и делом не было такой короткой дистанции. Блистательный Исайя Берлин писал об ораторском стиле Черчилля:

Его языку присущ смелый, веский, довольно равномерный, легко распознаваемый ритм, хорошо поддающийся пародии (и самопародии), как всякий ярко выраженный индивидуальный стиль… То, что он говорит, всегда звучит как литература, как публичное заявление, обращенное ко всему миру, — без интроспективных колебаний и напряжений, связанных с личной жизнью.

Но предупреждений Черчилля, несмотря на их логичность и ораторский блеск, не слушали. Правительство Невилла Чемберлена проводило печально известную политику «умиротворения» Гитлера, которая привела к подписанию Мюнхенского соглашения, означавшего капитуляцию Англии и Франции перед германскими притязаниями.

Мы без войны потерпели поражение, последствия которого будем испытывать очень долго, — констатировал Черчилль. — Мы пережили ужасный этап нашей истории, когда было нарушено равновесие Европы… Для меня невыносимо сознание, что наша страна входит в орбиту нацистской Германии, попадает под ее власть и влияние и что наше существование отныне станет зависеть от ее доброй воли или прихоти… Не думайте, что это конец. Это только начало расплаты. Это только первый глоток, первое предвкушение той горькой чаши, которую нам будут подносить год за годом.

Дальнейшее известно. Гитлер, не удовольствовавшись Судетской областью, уже в марте следующего года захватил всю Чехословакию; попытки создать антигитлеровскую коалицию с участием Англии, Франции и СССР летом 1939 года провалились; Чемберлен продолжал колебаться, и Сталин в конечном счете выбрал Гитлера; первого сентября началась Вторая мировая война. Третьего сентября военно-морское министерство оповестило флот: «Уинстон вернулся»: под давлением обстоятельств Чемберлен был вынужден пригласить Черчилля в правительство, и почти четверть века спустя тот вновь занял кабинет, который оставил после Дарданелльской катастрофы.

Десятого мая 1940 года, вскоре после захвата нацистами Норвегии и Дании, в день атаки германских войск против нейтральной Голландии и начала разгрома Франции, Черчилль был приглашен к королю. Цель приглашения была очевидна. Чемберлен должен был уйти; его политика полностью провалилась; Англии в этот час нужен был человек c бульдожьей хваткой; его имя было известно всем.

Меня немедленно провели к королю, — вспоминал Черчилль. — Его величество принял меня весьма любезно и пригласил сесть. Несколько мгновений он смотрел на меня испытующе и лукаво, а затем сказал: «Полагаю, вам неизвестно, зачем я послал за вами?» Применяясь к его тону, я ответил: «Сир, я просто ума не приложу». Он засмеялся и сказал: «Я хочу просить вас сформировать правительство». Я ответил, что, конечно, сделаю это.

На 66‐м году Черчилль достиг вершины, о которой мечтал всю свою политическую жизнь. «Взобрался» он на нее в самый трудный и неблагоприятный момент. Это могло смутить кого угодно, но не самого Черчилля:

Таким образом, — подвел он черту, — вечером 10 мая в начале этой колоссальной битвы я был облечен величайшей властью в государстве, которым я с тех пор управлял во все большей мере в течение пяти лет и трех месяцев, пока шла мировая война… В эти последние, насыщенные событиями дни политического кризиса мой пульс бился все так же ровно. Я воспринимал все события такими, какими они были. Но я не могу скрыть от читателя этого правдивого рассказа, что, когда я около трех часов утра улегся в постель, я испытывал чувство большого облегчения. Наконец-то я получил право отдавать указания по всем вопросам. Я чувствовал себя избранником судьбы, и мне казалось, что вся моя прошлая жизнь была лишь подготовкой к этому часу и к этому испытанию… Я считал, что знаю очень много обо всем, и был уверен, что не провалюсь. Поэтому, с нетерпением ожидая утра, я, тем не менее, спал спокойным, глубоким сном и не нуждался в ободряющих сновидениях. Действительность лучше сновидений.