Люди на корточках - [21]

— Кузькин!

Кузькин так Кузькин, подумал Петюня, краем глаза тревожно отслеживая телодвижения Бутуса. Неожиданно его озарило.

—Олег Петрович! —деловито сказал он. —Ноги делать надо! А то навешает он вам сейчас... Знаю я этого кадра...

И он увлек ошеломленного учителя к машине.

— Толкай! — крикнул Моськин, сигая в кабину.

Затарахтел мотор. Стеблицкий, забыв о своей тонкости, в отчаянии бросился грудью на радиатор, в душе мечтая слиться, сплавиться с этим неподатливым , не чувствующим боли металлом. Колеса завыли. Моськин закусил нижнюю губу. Стеблицкий заскреб ногами по узкользающей земле. И, чудо, “Москвич” почти сразу выкатился на дорогу, урча и подрагивая от нетерпения.

Моськин распахнул дверцу, крикнул “прыгайте!”, Стеблицкий прыгнул, Моськин газанул, страшный как смерть Бутус рванулся наперерез, был задет на ходу крылом и, подброшенный ударом, подпрыгнул беззвучно и улетел в небо, точно колдун.

“Москвич” помчался — лишь ветер завыл в щелях.

—За что он вас? —сочувственно спросил Моськин, пропуская ответ мимо ушей, потому что летели мимо дома, светофоры, и все ближе делался городской театр, и от этого в теле Моськина разливался такой адский холод, будто жилы его наполнялись жидким кислородом.

А Стеблицкий, захлебываясь и путаясь, рассказывал, как его, уважаемого человека, отдавшего жизнь беззаветному служению, среди бела дня, у самого дома остановил обитатель городского дна и совершенно безнаказанно, при полном попустительстве милиции, избил и ограбил...

—Мерзавец! Орангутанг! —выкрикивал Олег Петрович, возбужденно стискивая кулаки. -Поднять руку на учителя! Нет, прежде, прежде —такое даже представить было невозможно. Куда мы катимся, Кузькин?!

—А? —встрепенулся вконец закручинившийся Моськин, глянул незрячими глазами, повернул руль и сказал безнадежно. — В театр.

Автомобиль мягко затормозил и приткнулся к тротуару. Впереди возвышалось здание театра, исполненное в псевдоклассическом стиле. Слегка надутая ветром афиша возвещала:

ПРЕМЬЕРА!

Рэп-сонг-опера

“Шестерых прирезали — вот потеха!”

(Либретто Г. Бирюлина по мотивам американского кинобоевика “Бестсайдская история”

Музыка Л. Бернстайна в аранжировке Димы Шишкина)

Постановка Г. Бирюлин

Муз. руководитель Д. Шишкин

Начало в 18 час.

Билеты в кассах театра!

Аршинные буквы издалека бросались в глаза, но столпотворения театралов не наблюдалось —возможно потому, что до начала представления оставался еще час. Только у дверей театра вели вялую беседу двое нахохлившихся от холода мужчин.

Моськин, окончательно забыв о своем нечаянном пассажире, с хмурой решительностью возился возле багажника. Стеблицкий, в горячке нахлынувших мыслей вообразивший помимо всего прочего, что едут в милицию, постепенно приходил в себя и начинал осознавать несуразность своего положения. С огромным неудовольствием он установил, что находится всего в двух кварталах от магазина, где покупал пластинку.

Воистину несчастный день! Теперь Олегу Петровичу предстояло повторить путь домой, а даже помыслить об этом было неуютно.

Грохнула крышка багажника. Стеблицкий оглянулся. Его бывший ученик с непроницаемым лицом обошел вокруг “Москвича” и направился к театру. В правой руке он нес тяжелую канистру.

Олег Петрович распахнул дверцу и взволнованно крикнул вслед:

— Кузькин! А вы домой когда поедете?

Моськин медленно обернулся, пожал плечами и пошел дальше, оставив Стеблицкого в полнейшем недоумении.

8.

Двое мужчин, беседовавших у дверей театра не были любителями аранжировок Димы Шишкина и текстов Бирюлина. Тем не менее оба с нетерпением ожидали начала спектакля. Репортер местной газеты Пташкин-Врублевский мечтал попить пива в театральном буфете, рассчитывая проникнуть на премьеру по журналистскому удостоверению. Артист Барский ждал шести часов, чтобы под шумок спереть из костюмерной белый пиджак.

Обоих мучало похмелье и соответствующее ему легкое, но неотвязное ощущение бессмысленности жизни. Оттого оба были умеренно раздражены и убивали время пикировкой — без особого, впрочем, азарта.

—Вас, Пташкин, следует строго изолировать, —лениво говорил Барский. —Ну, допустим, не вас лично, а вообще... сословие ваше... как бешеных собак!

— Это отчего же? — подозрительно спрашивал Пташкин-Врублевский, тараща на актера изпод полей шляпы въедливые хитрые глазки. Он был толстый, маленького роста и неопрятный.

—Вы —параноики, —назидательно пояснил свысока Барский, —причем заразные. Вся страна болеет от вас. Ну, скажите, что вы постоянно зацикливаетесь на чем-нибудь? То зациклитесь —”дорога к храму”! Какую газету ни откроешь —”Эта дорога ведет к храму? А эта? А эта нет, не ведет к храму! А вот эта, точно ведет!” До того заморочат —стоишь перед общественным туалетом и думаешь —а эта дорога, часом, не ведет к храму? А тут вдруг —бац! Храмы побоку —все гадают: “Накормит фермер страну?” Накормит —не накормит, не накормит —накормит? Сам поесть забываешь, ходишь, заинтригованный -так накормит или нет?! А там уже перекинулись с фермера на спонсора. Ах, спонсор, покровитель искусств, восточных единоборств, храмов (тут опять в струю —ой, ведет эта дорога к храму, ой, ведет!), и маленьких человечков... Кстати, Пташкин, зачем вы называете детей непременно маленькими человечками? Это же гнусно!