Люди на корточках - [19]

“Тошно! Тошно!” —Олег Петрович, размахивая руками, припустил через площадь мимо мэрии, над которой вяло реял белогвардейский флаг. Цвета его поблекли, и он выглядел как флаг уже побитой армии —Стеблицкий отчетливо представил, что к утру на этом месте будет гордо развеваться привычное кумачовое полотнище, и даже расплывчатые черты некоего сурового лица возникли перед его внутренним взором, и была это -кузькина мать.

Посреди площади Олег Петрович вдруг остановился и попытался сосредоточиться. Шершавый октябрьский вечер полировал асфальтовую пустыню и опрокидывал набок гуляющих голубей. Небо светилось той холодной бесстрастной голубизной, какой отпугивают закоренелых атеистов глаза на иконах, не давая им никакой надежды на спасение.

Ни к селу ни к городу Олег Петрович вспомнил, что чудовищно давно не покупал пластинок. Жизнь сложна, конечно, но святая музыка... Тем более сейчас, когда он в таком кошмаре! Воспарить, раствориться в чарующих звуках!

До магазина было рукой подать. Олег Петрович вошел внутрь и растерялся. Магазин стал другим. Полки ломились от импортного коммерческого барахла — Сони, Драккар-Нуары, и прочая муть —все сверкало и наводило тоску. Отдел грампластинок исчез —на полках шеренгами стояли настольные часы-уродцы, на циферблатах которых вместо цифр красовались какие-то масонские знаки.

Жгучая дама за прилавком, похожая на пожившую Кармен (такая бы шутя пообдирала у любви, как у пташки, крылья), посмотрела сквозь Стеблицкого задумчивым взглядом -свободно, как сквозь идеальный газ.

— Простите, — замявшись, поинтересовался Олег Петрович. — А где Аллочка?

Видимо, субстанция его в этот момент несколько сгустилась, потому что Кармен заметила что-то перед собой, правда, одобрения увиденное в ней не вызвало.

— Уволилась, — презрительно сказала она.

Полупрозрачный Олег Петрович смущенно отвернулся. И тут он увидел пластинки. Они лежали в дальнем углу —грудой, будто мусор. В глаза Стеблицкому бросилась пластинка Высоцкого —она лежала сверху, а что там было еще, понять было трудно. “В конце концов, бард, — утешал себя Стеблицкий. — Народный поэт”.

— А... можно пластиночку?

— Какую? — сухо осведомилась Кармен.

—А вот сверху! —торопливо сказал Олег Петрович, стараясь уверить, что не заставит ее рыться в этой пыльной куче. — Она сколько стоит?

Продавщица прошлась по нему длинным взглядом.

— Четыре рубля, — процедила она.

Олег Петрович решил, что ослышался. Коробок спичек стоил двенадцать.

— Сколько?!

— Вы что, глухой? Четыре рубля!

Олег Петрович, сгорая от смущения, потными пальцами выудил из кошелька и положил на блюдце четыре желтеньких монетки с пташками. Кармен, не глядя, смахнула пташек в отделение для мелочи.

Олег Петрович не рискнул исследовать пластинку на свет. Он и так чувствовал себя, как нищий на раздаче бесплатного супа. И, хотя денег в его кошельке хватило бы, пожалуй, и на “Драккар-Нуар” (туалетная вода для настоящих мужчин!), Олег Петрович вполне удовлетворился четырехрублевой покупкой и поспешил покинуть магазин.

Он так торопился, что у выхода толкнул в спину праздного мужчину в богемной кепке. Тот выругался, обернулся и оказался артистом Барским.

— Это вы! — с необыкновенной досадой воскликнул Олег Петрович, тут же раздумав извиняться.

—А это вы, —в тон ему ответил артист и с любопытством потянул к себе двумя пальцами пластинку. — Высоцкий? Хм! Вы слушаете Высоцкого? Признаться, не ожидал...

— Почему это? — враждебно спросил Барский.

— Да вы же с ним антиподы! Барышня и хулиган... —объяснил Барский. — Никто не сделал больше для падения уровня культурки в стране, чем Володя... Он предельно занизил планку, и теперь любой доцент у нас говорит языком улицы...

Олег Петрович вырвал у него пластинку и надулся. Он начинал не на шутку ненавидеть Барского. С его появлением жизнь, касавшаяся Олега Петровича большей частью своей бархатисто-шелковистой стороной, начала вдруг все чаще являть свою неожиданную изнанку —полную шипов, чешуи и сальных пятен. Вдобавок от артиста снова пахло перегаром.

Барский, однако, как ни в чем не бывало, продолжал излагать свой взгляд на песенное творчество признанного барда:

—Высоцкий —артист, понимаете? Ему были нужны публика, аплодисменты... Аплодисментов никогда не бывает достаточно — это я вам говорю. Отсюда и песни. Это же не песни — это чистой воды кураж! Попробуйте сами спеть — увидите, что получится!

—Это в вас зависть говорит! —злорадно сообщил Стеблицкий, крепче прижимая к груди пластинку.

— К Владимиру Семеновичу? — насмешливо спросил Барский. — Или к вам, обладателю фонографической редкости?

Олег Петрович хотел сказать что-то веское, но покосился на артиста, и холодный звоночек тревожно звякнул в его истомленной груди —Барский был на голову выше (в переносном смысле, конечно, ниже), и в глазах его не было жалости и сомнений. Тьма была в его глазах.

“Хоть кол на голове теши... как обстенку горох...” —подумал Олег Петрович о Барском и, проявив силу духа, не снизошел до ответа, а тут же повернулся и, наклонив голову, мелко зашагал прочь с такой быстротой, что артист только открыл рот.