Люди – книги – люди. Мемуары букиниста - [30]

Изнемогши в неравной борьбе, она в отчаянии обращалась к нашему старосте – высокому и представительному молодому человеку, успешно спасавшемуся в течении двух лет нашего обучения от ежевечернего общения с женой и малолетними детьми, – и просила его на чистом русском языке:

– Уймите их, Бога ради, сделайте что-нибудь!

И Володя Борисов подходил к вольеру, начинал махать на попугаев руками, приговаривая: «Кыш! Кыш!». Попугаи на минуту затихали, но стоило Генриетте Семёновне открыть рот, как начиналось всё сначала.

Вот в такую минуту относительного затишья раздался робкий стук. Генриетта Семёновна подошла к двери, секунду поговорила там с кем-то, и вдруг я услышала, как она переспросила чуточку громче:

– Вам Жданову?

Услышав любимый голос, попугаи снова жизнерадостно заверещали. Я не сразу поняла, что речь идёт обо мне, но все обернулись в мою сторону. Гадая, кому это я могла понадобиться, я подошла к двери и увидела нашу дорогую Фирочку, которая делала мне какие-то непонятные знаки. Я выскочила к ней в коридор.

– Ключи! – простонала Фира. – Гони ключи, тюльпанчик! – повторила она снова и даже ничего не добавила из арсенала своих любимых выражений. Видно было, что она абсолютно «о бу де форс» – на исходе сил. Тут только меня осенило, что я утащила с собой эти злополучные ключи, вовек бы их не видеть! Я снова вбежала в класс, вытащила ключи из сумки и отдала Фире. Она улетучилась без лишних слов. Я извинилась перед Генриеттой Семёновной и постаралась сосредоточиться на занятиях, но поневоле размышляла над тем, как Фирюня исхитрилась меня найти.

Все подробности я узнала на следующее утро. Татьяна поведала мне, как ей было страшно и скучно сидеть одной-одинёшеньке в холодном полутёмном тамбуре, а Фира живописала, как она моталась на такси по всей Москве, чтобы найти какие-то иностранные курсы, о которых ничего не знала, кроме того, что я на них учусь. Ей ещё крупно повезло: мои курсы были всего лишь вторыми или третьими у неё по списку. Эти адреса она получила на ближайших курсах иностранных языков, куда она догадалась зайти. Это было просто удивительно. Но что больше всего меня удивило, никто меня не ругал за разгильдяйство; наоборот, все меня хвалили за то, что я честно отправилась учиться, а не побежала к какому-нибудь любовнику – «работать в тридцать шестую библиотеку», как это у нас называлось. Вот тогда бы никакая Фира меня не нашла. Впрочем, и это не факт[4].

Глава 10. Библиотечные комплектаторы и наши красавцы-мужчины

Среди наших постоянных комплектаторов был и директор библиотеки ВТО Вячеслав Петрович Нечаев. Он был Верочкиным любимцем. Сколько глазок она ему состроила – не сосчитать. А вот я нагрубила ему прямо в самом начале нашего знакомства. В самые первые дни моей работы в магазине он вошёл в товароведку, когда там никого, кроме меня, не было. Естественно, я грозно зарычала: «Сюда нельзя!». Бедный Вячик (так мы его среди нас называли) совершенно растерялся, и залепетал что-то вроде того, что «меня тут все знают». «А вот я вас не знаю», – отрезала я. Вячик испугался и убежал к Галине Андреевне, в её комнату. Он был милым, умным и интеллигентным человеком. А я была молодой дурой и хамкой. Но мы буквально тут же подружились. Он был такой славный, мягкий, рыженький, уже немножко лысеющий, с пушистыми кудряшками вокруг плешки, с добрыми голубыми глазами за круглыми стеклами очков. По-моему, его очень любили дамы в библиотеке. И мы тоже. Он часто выручал нас, забирая в свою библиотеку книги, которые мы просто не знали куда девать. И вообще с его приходом становилось как-то веселее.

Из Библиотеки Иностранной Литературы к нам приходил человек, который мне и тогда не нравился, и теперь не нравится. Время от времени я вижу его по телевизору, и испытываю по отношению к нему всё то же чувство неприязни. Это Николай Всеволодович К. Впервые он появился у нас как комплектатор Библиотеки МГУ. Затем перешел в Иностранку. Потом перебежал обратно в МГУ Потом снова перешел в Иностранку и окончательно осел там. Я и понять-то не сразу смогла, почему он мне так не нравится. Пожалуй, уж очень он важничал и строил из себя Бог весть какую персону. На нас и на нашу работу смотрел свысока, а уж этого я никак стерпеть не могла. Важничал и строил позы, будто он Аполлон Бельведерский, а физиономия у него, на мой взгляд, просто плебейская и ужасно некрасивая. И свою работу он выполнял так, словно она была ниже его достоинства. Видимо считал, что ходить по каким-то там магазинам и ковыряться в каких-то книгах – вовсе не его дело. Короче говоря, противный он был, вот и всё. Мы его не любили. Может быть, он и написал с тех пор парочку научных шедевров, однако приятнее не сделался.

Зато из библиотеки НИКФИ (Научно-исследовательский Кинофотоинститут) к нам приходил необыкновенно красивый молодой человек, при виде которого я просто таяла. Звали его Володя Болотников. Он был хорошенький, как конфетка.

Стройный, аккуратненький, с волной светлых волос над карими глазами. Черты лица правильные, голос ласковый, манеры приятные. Сразу было видно, что это мальчик из очень приличной семьи. Он был такой благовоспитанный, что я в его присутствии чувствовала себя просто уличной девчонкой. Он приходил не очень часто – иногда по делам Института, иногда по своим делам. Помню, как-то раз он пришел ужасно расстроенный: у него украли портфель, в котором лежала работа для издательства «Детская литература» и какие-то документы. Я ему от всей души посочувствовала, потому что незадолго до этого у одного моего приятеля тоже увели портфель, где лежала часть его дипломной работы, которую написала я. Правда, потом позвонили и всё за десятку вернули. Ну, Володя как-то со всем этим справился, но мне жаль было, что я не могу ему ничем помочь. Затем он постепенно исчез с нашего горизонта, посыпались другие разные события, я ушла из магазина и не думала, что нам доведётся когда-либо встретиться. И вдруг через много-много лет он позвонил мне по телефону. Это очень приятно. Значит, он меня не забыл, значит, чувствовал моё особое к нему отношение. Ведь его звонок – это проявление доверия.