Люди как птицы - [8]
И тут холодок пробежал по телу — меня взял под руку Степан Верлада. Архитектор стоял в строгом костюме, лукаво и скептично поблёскивая очками. Рядом с ним стоять было ужасно неприятно, и меня выручил откуда-то появившийся Булатов — весёлый, сияющий синими глазами.
— Очень правильно, что вы пришли…. Максима нужно поддержать! — сказал Булатов и тут же мягко добавил: — Я вас украду ненадолго… О, я вас понимаю, тоже не переношу этого Верладу. Ужасно заносчив… Он хочет нас всех опутать, всех завоевать…
Мы отошли в сторону.
— И я очень рада вас видеть, Михаил. Но что означают ваши слова? — спросила я, улыбаясь приятному и аккуратному человеку.
Булатов зашептал:
— Опасный тип… Откуда взялся — никто не знает! Но ловок и талантлив, как чёрт! Именно — ловок и талантлив!
В это время началась торжественная речь Штенберга, и все стали слушать:
— Дорогие гости, уважаемые поклонники живописи, друзья и соратники по цеху! Я рад, что вы нашли время сделать настоящий революционный шаг вперёд и прийти к нам! Итак, что же вас ждёт в этих стенах? Здесь вы увидите работы разных стилей и направлений. Но главное, что их объединяет, это смелость поиска! Есть и традиции, но — долой традиции! Сюжет полотна не должен быть замкнутым, он становится органической частью бесконечного мира. Мы укрупняем и выдвигаем на первый план людей! Изображая их контрастно, цветом и размером по отношению ко всему остальному, наши художники подчеркивают их мощь, силу, динамику. Станковая живопись вбирает в себя элементы монументальной живописи! И это так созвучно нашей советской эпохе!
Слово взял Максим Ковалевич, и я оторвалась от Булатова, во все уши слушая своего любимого мастера. Максим говорил негромким голосом о том, что лучшие традиции прошлых эпох не стоит огульно отбрасывать, они с нами, они за нашей спиной, и мы должны творчески их преобразовывать!
Люди зашумели, раздались жидкие аплодисменты.
— Браво! — закричал, пробиваясь через толпу худой, плохо одетый человек с длинными волосами, в плаще. Он был явно нетрезв.
— Это ещё кто? — пренебрежительно спросил Котов.
— Это поэт Жора Аггелов… Как всегда, пьян, — промолвил Булатов.
— Какое безобразие! — громко возмутился Верлада, блестя гневными глазами на Аггелова. — Позвать милицию и выволочь этого типа отсюда!
— Не надо! — громко сказал Георгий Алёшин. — Жора Аггелов — наш талисман!
— Он всегда ведет себя прилично, никогда не перебирает меру. Да и без него скучно, — добавил Булатов.
Жора Аггелов ещё пару раз воскликнул что-то непонятное и затерялся в толпе, пошедшей по залам.
Когда мы подходили к тому месту, где была выставлена «Гера» Максима Ковалевича, Верлада догнал меня, взяв под руку, прошептал:
— А мы ведь с вами теперь соседи, дорогая Гера Леонидовна?
— Соседи? Что-то не пойму…, - удивилась я, улавливая какое-то коварство.
— Власти приняли решение — передать мне комнаты покойного Братуся, — улыбнулся хитроватой улыбкой Верлада. — И, кстати, вашу комнату тоже…Но вы не печальтесь, я вас не прогоню! Я уверен, что мы поладим, договоримся.
Я была неприятно шокирована. В это трудно было поверить! В один миг я лишилась дома! Жить в приживалках? Да ещё и с этим неприятным мне человеком в клетчатом пиджаке и в железных очках! Пусть он даже и отличный мастер своего дела, и хороший знакомый моего Максима! Нет, увольте!
Все эти горькие размышления и переживания отразились на моём лице, что Верлада несколько отпрянул. Я настолько была отвлечена, что даже не сразу сообразила, что Максим уже рассказал о картине и объявил, что модель находится здесь.
Все расступились и зааплодировали, а Жора Аггелов подошёл и заикаясь сказал:
— Здорово! Я оч-чень рад! Вы т-так п-прекрасны!
Кто-то просил увести его, но я остановила и дала знак продолжать говорить. Я пристально смотрела на него, мне так хотелось помочь несчастному поэту, что под моим воздействием остатки алкоголя из него выветрились. Он всё чётче стал говорить, перестал заикаться.
— Р-работа выполнена в античных канонах и п-прославляет красоту… В нашем стремлении создать н-новое искусство, нам важно не выплеснуть ребёнка из к-купели. Мы должны помнить о пластике и образах греков…
Последние слова Жоры заглушил недовольный шум.
— Что он говорит?
— Вы прославляете фундаментальное старьё!
— Так мы с места не сдвинемся!
Жоре не дали сказать, оттеснив его вглубь толпы.
И тут все горести и трудности последнего времени выплеснулись у меня разом.
— Да как вы смеете! Вы мните себя образованными и культурными людьми, а ведёте себя как невоспитанная толпа где-нибудь на рынке! — воскликнула я, теряя контроль над собой.
— Да она оправдывает язычество…
Я в отчаянии посмотрела на растерянного Максима.
Тот в исступлении крикнул:
— Да раскройте вы свои сердца и души! Может тогда вас тронет красота!
— Всё это уже устарело! Кому нужна ваша древность!
Я глянула на подошедшего Штенберга умоляюще.
И это сыграло свою роль.
Он поднял руку, и все затихли. Авторитет его был непререкаем.
— Товарищи, не забываем о той высокой оценке, которую дал древнегреческому искусству Маркс. В частности, он писал: «Почему детство человеческого общества там, где оно развилось всего прекраснее, не должно обладать для нас вечной прелестью, как никогда не повторяющаяся ступень?» И это святые слова, товарищи, это руководство к действию! Мы не говорим, что опираясь на прошлое, мы творим будущее. Мы утверждаем — опираясь на лучшее прошлое, мы создаём замечательное и великое будущее! Так что — принимаем с открытым сердцем!
«Никогда не разговаривайте с неизвестными», — писал Михаил Булгаков. Как-то осенним днём к пожилому мужчине Марку подсаживается незнакомец. И сразу ошеломляет его известиями! Оказывается он вовсе не Марк, а Себастьян, и ему не семьдесят, а уже триста семьдесят лет, и вообще он — ангел, сосланный на землю за провинность. И что ему можно вернуться в сонм ангелов, но за это нужно заплатить жизнью невинного человека. Повесть рассказывает о необычном человеке, находящемся перед выбором. И о том, что из каждого сложного положения можно найти выход.
Мирославу, жителю Праги, приходит приглашение в театр от неизвестного лица. Он совершает этот визит, не зная о том, что делает шаг в иной, самый таинственный мир города, в котором теперь будет иметь другое, весьма рискованное занятие, встретит свою любовь и станет участником удивительных мистических событий.
Если характер вдруг резко меняется — это обычно не к добру. Но чтоб настолько! Перемены приводят Настю не куда-нибудь, а в чужую вселенную, где есть непривычные боги и маги, и более привычные ненависть и надежда… А как же наш мир? Кажется, что в отличие от того, параллельного, он начисто лишён магии. Но если очень-очень хорошо поискать?
Господи, кто только не приходил в этот мир, пытаясь принести в дар свой гений! Но это никому никогда не было нужно. В лучшем случае – игнорировали, предав забвению, но чаще преследовали, травили, уничтожали, потому что понять не могли. Не дано им понять. Их кумиры – это те, кто уничтожал их миллионами, обещая досыта набить их брюхо и дать им грабить, убивать, насиловать и уничтожать подобных себе.
Обычный программист из силиконовой долины Феликс Ходж отправляется в отдаленный уголок Аляски навестить свою бабушку. Но его самолет терпит крушение. В отчаянной попытке выжить Феликс борется со снежной бурей и темной стороной себя, желающей только одного — конца страданий. Потеряв всякую надежду на спасение, герой находит загадочную хижину и ее странного обитателя. Что сулит эта встреча, и к каким катастрофическим последствиям она может привести?
Сергей Королев. Автобиография. По окончании школы в 1997 году поступил в Литературный институт на дневное отделение. Но, как это часто бывает с людьми, не доросшими до ситуации и окружения, в которых им выпало очутиться, в то время я больше валял дурака, нежели учился. В результате армия встретила меня с распростёртыми объятиями. После армии я вернулся в свой город, некоторое время работал на лесозаготовках: там платили хоть что-то, и выбирать особенно не приходилось. В 2000 году я снова поступил в Литературный институт, уже на заочное отделение, семинар Галины Ивановны Седых - где и пребываю до сего дня.
Я родился двадцать пять лет назад в маленьком городке Бабаево, что в Вологодской области, как говорится, в рабочей семье: отец и мать работали токарями на заводе. Дальше всё как обычно: пошёл в обыкновенную школу, учился неровно, любимыми предметами были литература, русский язык, история – а также физкультура и автодело; точные науки до сих пор остаются для меня тёмным лесом. Всегда любил читать, - впрочем, в этом я не переменился со школьных лет. Когда мне было одиннадцать, написал своё первое стихотворение; толчком к творчеству была обыкновенная лень: нам задали сочинение о природе или, на выбор, восемь стихотворных строк на ту же тему.
«Родное и светлое» — стихи разных лет на разные темы: от стремления к саморазвитию до более глубокой широкой и внутренней проблемы самого себя.