Люди и руины - [45]

Помимо того, следует признать, что сегодня с практической точки зрения восприимчивость к чисто духовным (в традиционном понимании духовное не имеет никакого отношения к «ин-теллектуалистскому» или «культурному») ценностям и достоинствам у западных народов практически атрофировалась, поэтому образец воинской иерархии, пусть даже не самый высокий и исконный, остается чуть ли не единственно пригодным в качестве основы для восстановления иерархических ценностей в целом и, тем самым, для спасения того, что еще можно спасти. Этот образец еще сохраняет некоторый престиж, еще обладает определенной притягательностью для того типа людей, который не выродился окончательно, превратившись в «общественное животное». Ибо, несмотря на всю антимилитаристскую пропаганду, кульминацией которой стало появление жалких и бесхребетных «отказников», в европейской душе еще тлеет та искра героизма, которую невозможно затушить окончательно. И надлежащее мировоззрение вполне способно пробудить ее к жизни.

Добавим последнее соображение относительно общей позиции и уровня напряжения, которые необходимо поддерживать во многих областях современной жизни, чтобы сгладить различие между мирной и военной жизнью. Мы имеем в виду не борьбу политических партий как явление, свойственное исключительно периоду упадка государственной идеи или пренебрежения оной, но, скорее, те стороны современной жизни, для обретения власти над которыми и предотвращения разрушительного воздействия их на индивида необходимо занять деятельную позицию, присущую воину, который охотно делает риск и дисциплину неотъемлемой частью собственного образа жизни. Здесь вновь имеется в виду поведение, противоположное тому, к которому склонна буржуазия. Естественно, нельзя требовать, чтобы напряжение сохранялось постоянно, на одинаковом уровне и в каждом человеке. Но сегодня нам очень часто не остается другого выбора, и именно различная способность того или иного индивида приспособиться к этому напряжению, полюбить его, может стать основой для нового отбора, для создания новых, реальных и жизненных иерархий, которые получат естественное признание у каждого здорового человека.

Понятно, что народы, сумевшие удовлетворительно реализовать указанные предпосылки, не только окажутся лучше подготовленными к войне, но и сама война обретет для них высшее значение. Так, на материальном уровне военный потенциал нации оценивается исходя из того, насколько быстро ее мирная промышленность и экономика способны перейти на военные рельсы. Должна существовать определенная преемственность духа и поведения, общий нравственный знаменатель как для мирного, так и для военного времени, что позволит облегчить переход от одного состояния к другому. Справедливо утверждают, что война показывает нации, какое значение имел для нее мир. Как было сказано, «военное» воспитание духа обладает ценностью, независимой от «милитаризма» и войны; однако оно закладывает потенциал, необходимый для того, чтобы в военное время нация оказалась на высоте задачи, располагая достаточным количеством людей, которые в новой форме воспроизводили бы тип воина, а не «солдата».

Противники «милитаризма» игнорируют или искажают подобного рода идеи. Как и в случае с «тоталитаризмом», «милитаризм» используется исключительно в качестве ложной цели. На самом же деле налицо стремление очернить и нанести удар по миру, который вызывает ненависть и отвращение у торгаша и буржуа, который непереносим для них, даже когда не представляет непосредственной угрозы для демократии. Поэтому им удобно сосредоточить все внимание на отрицательных сторонах милитаризмом, то есть на тех случаях, когда группа профессиональных военных с ограниченным умом и способностями оказывает искусственное влияние на политическую жизнь нации, втягивая ее в военные авантюры. Безусловно, подобные случаи заслуживают осуждения, однако это ничуть не снижает ценности воинской концепции в том виде, как она изложена здесь. Точно так же не стоит следовать за демократами в их теоретическом пацифизме, разделяя исключительно отрицательные оценки войны как явления и смысла сражения.

Относительно последнего имеет смысл высказать несколько кратких соображений. Нынешние демократии сталкиваются с противоречием, грозящим самому их физическому существованию. Затратив огромные усилия, чтобы убедить всех, что последний антиевропейский «крестовый поход» был «войной против войны» и, следовательно, чуть ли не последней войной на земле, сегодня они вынуждены перевооружаться, поскольку невозможно отстоять свои интересы перед лицом новых «агрессоров» при помощи торжественных деклараций о принципах и чтения «Отче наш» (используя выражения Козимо Медичи). Таким образом, складывается следующая ситуация: теоретически демократы продолжают проклинать войну, понимая ее исключительно как «оборону» или «нападение», ненавидеть «милитаризм» и уподоблять воина чуть ли не преступнику — но, наряду с этой деморализующей и пораженческой идеологией, вынуждены вооружаться для противостояния своим противникам, то есть миру Четвертого сословия, организованного в коммунистический силовой блок. Конечно, для демократов идеальным выходом стали бы «наемники», которые сражались бы вместо них, оставив на их долю исключительно поставку оружия, финансирование и обычную пропаганду (»защита свободного мира», «защита цивилизации» и т. п.). Но подобной пропаганде доверяют все меньше, поэтому не стоит излишне переоценивать фактор индустриально-технического превосходства (по крайней мере, пока оно не стало безусловным), если оно не подкреплено нравственный фактором и, в более широком смысле, воинским духом. Наконец, все сложнее становится найти столь наивных людей, которые поверили бы в «последнюю войну» или были столь альтруистически настроены, что решились бы рискнуть или пожертвовать своей жизнью ради тех, кто придет им на смену в гипотетической и идиллической демократической эре без войн — особенно учитывая, что воевать во имя этой идиллии должны будут люди, чье «буржуазное» и демократическое воспитание заставляет их ненавидеть войну как худшее из зол, несущее лишь грязь и разрушения. Речь может идти в лучшем случае о сражении, продиктованном отчаянием, когда в бой вступают лишь ради спасения своей шкуры или кошелька, поскольку при современной плутократической демократии легко представить себе человека, который, будучи поставлен перед выбором между жизнью и кошельком, предпочтет рискнуть своей жизнью ради последнего. Таким образом, вполне ясно, в какой тупик ведет демократический «антимилитаризм», при котором сражаться готовы лишь люди, поставленные перед непосредственной угрозой и прижатые к стенке. Цивилизация буржуа и торговца воспевает лишь «гражданские добродетели» и делает мерилом ценностей (standard) материальное благосостояние, экономическое процветание, безопасную и конформистскую жизнь, основу которой составляют работа, производство, спорт, кино и секс. Следствием этого становится вырождение и исчезновение героического и воинского типа человека; остается лишь армейский вояка как «человеческий материал», «рентабельность» которого крайне сомнительна вследствие пренебрежения внутренним фактором, то есть соответствующей воинской традицией и мировоззрением.