Люди и боги. Избранные произведения - [47]

А за рощей уже видать островерхую крышу костела, что в нашем местечке… И сердце у меня забилось сильнее: я уже дома!..

Средостение Пер. М. Шамбадал

На безлюдном поле, за чертой большого города, в низине было расположено большое черное здание крепости, огражденное высокой толстой стеной, скрывавшей ее от остального мира и заслонявшей от света. Вдоль одной из стен крепости текла широкая река, и по ночам, когда стихал дневной шум, бывало слышно, как бьют в эту стену волны быстрой реки. Эхо отзывалось далеко и будило представление о некоей помешавшейся матери, не отходящей от крепостной стены и требующей, чтобы ей выдали тела ее детей, зарытые в земле за стеной. В одном из углов за каменной оградой высилось мрачное здание тюрьмы для политических заключенных.

Многоэтажная тюрьма была полна арестованных. Время от времени их переселяли из одной камеры в другую, чтобы они не успевали познакомиться с соседями. И действительно, днем тюрьма словно вымирала и напоминала подземелье, в котором лежат и безмолвствуют живые здоровые люди. Каждый занимал свое место на нарах. Одни не отрываясь смотрели в одну точку, другие следили за красной коровой, которая паслась на лугу за окошком, забранным решеткой, и так привыкли видеть эту корову, что им казалось, будто ничего другого они в жизни не видали… Третьи, словно назло, старались встретиться взглядом с жандармом, который неустанно смотрел в глазок, наблюдая из-за двери за поведением арестантов…

Но как только наступала ночь, здание тюрьмы оживало, из-за всех стен начинал доноситься перестук. Арестованные беседовали друг с другом, рассказывали иной раз самое сокровенное о себе, передавали тюремные новости другому, третьему, четвертому, так что все это мрачное здание говорило, шумело и жило одной жизнью. Так встречались друзья, братья, близкие и далекие… Время от времени из коридора доносились твердые шаги — тогда бессловесный разговор обрывался и весь дом немел. Но как только шаги удалялись, разговор возобновлялся, тюрьма снова оживала…

Арестованные так привыкли к этому способу общения, что уши научились различать по стуку пальцев даже характер стучавшего: добрый ли человек или злой, интеллигент или рабочий. В стуке пальцев узнавали, шутит человек или нет, улыбается он или плачет… Люди, перестукиваясь, утешали один другого, иногда ссорились или мирились, к одним проникались любовью, к другим — неприязнью. Случалось и так, что арестованному вдруг, средь бела дня, вздумается крикнуть или заговорить, будто из желания проверить, не разучился ли он говорить…

Однажды среди ночи, когда вся тюрьма была занята переговорами, вдруг раздался молодой, свежий девичий смех… Арестованные даже вздрогнули, им показалось, что произошло нечто сверхъестественное. Все затихли, перестук оборвался. Все ждали, что сейчас послышится выстрел или нечто подобное… Но девичий смех повторился, и звук этот в стенах каземата был так неожидан, как если бы покойник вдруг заговорил… И арестованным захотелось крикнуть во весь голос, отозваться, отомкнуться, люди даже рты раскрыли, чтобы крикнуть, но у всех голос словно отказал, и никто не смог произнести ни звука…

Смеялась молоденькая девушка, совсем еще ребенок. Когда ее привели сюда из материнского дома, она не в силах была понять всю серьезность положения: бодро и уверенно поднялась она и пошла следом за стражниками, которые вели ее в камеру. Ей казалось, что за тем, что произошло, должно случиться нечто очень важное… И она — героиня этого ожидаемого происшествия. Но когда девушка осталась одна в четырех немых стенах, она села в уголок, и юное ее сердце почуяло одиночество… Тогда она заплакала. Плакала она тихо и долго, не зная, перед кем и почему. Но когда поплакала, ей стало легче, и она почувствовала себя героиней. Это пробудило в ней гордость. Она поднялась со своего места, сжала кулаки и выпятила грудь, словно ожидая выстрела, но тут спохватилась, что говорит сама с собою, и вдруг по-детски звонко расхохоталась.

Жандарм, стоявший в коридоре на часах, быстро подошел к дверям ее камеры и заглянул в глазок. Его строгий взгляд еще больше рассмешил девушку, и она дала волю своему смеху. Когда стражник увидал молодую девушку, стоявшую у стены своей камеры и говорившую с собою, Он невольно проникся симпатией к этому юному существу и начал сам улыбаться, однако тут же вспомнил о своих обязанностях и попытался придать своему лицу выражение строгости, но из этого ничего не вышло, и надлежащего действия это не произвело.

Так впервые строгая дисциплина в тюрьме была нарушена, а по отношению к этой камере так и осталась не восстановленной.

Девушка вскоре свыклась со своей тесной каморкой. Она даже, насколько это было возможно, сделала ее уютной и прибранной, словно это было место постоянного ее жительства. На окошках появились чистые занавески, на стенах были развешаны картинки, койка была застлана чистой простыней. Камера обрела другой вид, в каждом уголке чувствовалась заботливая женская рука, и тюремная камера производила впечатление невинного девичьего уголка, в котором рождаются сладкие грезы первой любви — той дивной поры, когда недавняя девочка становится женщиной…