Люди Джафара - [5]

Работа пошла быстро — я бортики поднимаю, Виталик следом плитку кладёт. Мастерков нету, так мы руками наловчились. (Правда, бортиков оказалось не три, а четыре, но нас тогда это уже не смутило.)

К следующему вечеру закончили. Тут же кинулись к комбату, доложить об исполнении. А сами уже прикидываем, вот, мол, сейчас быстренько помоемся, переоденемся, получим отпускные документы и ещё на сегодняшний вечерний поезд как-раз поспеем. Я — на свой, киевский. Виталик — на свой, крымский.

Комбат пришёл принимать работу, осмотрелся, заулыбался:

«Молодцы, ребята. Отличная работа. Можно ехать домой.»

Мы и плечи расправили. А он всё улыбается, странно так, нездорово. Но мы на это тогда внимания не обратили — уж больно домой хотелось.

«Разрешите идти, товариш майор?» — спрашиваем, а сами аж притопываем на месте от нетерпения.

«А чего же, — пожимает плечами комбат всё с той же улыбочкой на губах. — Идите, товарищи курсанты. Вот только ещё эти три бортика обложите плиткой и — мотайте на все четыре стороны…»

«Так вы же говорили…» — робко пытаемся возражать.

«Что я говорил?» — спрашивает Чегликов и улыбается, улыбается пуще прежнего.

«Ну, того, насчёт трёх бортиков…»

«Не помню, — пожимает плечами. — О бортиках действительно говорил, вопросов нет. Но чтобы именно о трёх…»

Мы уже потихоньку злимся и дружно крутим в кармане кукиши, но — делать нечего — продолжаем работать. Уж больно домой хочется. Это старшекурсники привыкли, что их дом — казарма, поэтому их так уж сильно к родным пенатам не тянет. А мы ведь салаги, только недавно от маминой юбки!

Жутко обидно, но сцепили зубы — и за дело.

Тем более, что уже ведь всё есть. Практически всё. Разве что кроме мастерков. И самое обидное, что вместо мастерка совершенно ничего равноценно нельзя использовать, кроме самого мастерка. Ну, может быть, только какой-нибудь гипотетический детский совочек, формами и размерами приближающийся к тому же самому мастерку. Что называется, «разумом начали — разумом кончили».

Так что работаем руками. Которые, к слову сказать, на вторые сутки уже на клешни бабушки Яги похожи. Смотреть страшно: глубокие морщины изрезали ладони словно раны.

Ладно. Парились-парились, пока не закончили и эти три бортика. Снова бежим докладывать комбату. Пришёл, оценил.

«До чего же ладно работаете, ребята! Любо-дорого смотреть…» — и опять улыбается.

Неужто снова каверза? Мы ведь уже учёные. Как эту улыбку заметили, так сразу и поняли, что эпопее нашей плиточной явно не суждено закончиться так быстро. И точно:

«Ну что ж, всё отлично, — радуясь чему-то, вещает майор Чегликов. — Тогда дело за небольшим. Вон ещё по коридорчику четыре „дючки“. Сделаете там бортики, плитку, ну в общем, всё как положено — и домой…»

Теперь я, кажется, понимаю, почему нам мастерков не выдали: Чегликов и так жизнью здорово рисукет.

Ладно. Переглядываемся, подступаем к нему:

«Ну товарищ майор, ну вы же обещали…» — хотя прекрасно понимаем, что это — разговоры в пользу бедных.

И нисколько не ошибаемся.

«Мне нужны были плиточники, чтобы сделать туалет, — строго заявляет комбат. — Сделайте туалет и езжайте себе домой, вопросов нет. Я своё слово держу.»

Ладно. Добро. Значит, нам насчёт трёх бортиков послышалось. Не может ведь целый майор, командир батареи, член партии, говорить неправду!

Так мы тогда считали. Глупые были.

Короче говоря, ещё через сутки мы и эти бортики приговорили. Уставшие до смерти, грязные. Но — как закончили, даже перекурить не задержались — сразу бросились докладывать о выполнении. Отпуск-то идёт!

Комбат явился в туалет, осмотрелся. Заулыбался: «Молодцы, ребята! Всё сделали. Порядок наведите — и можете ехать.»

Мамуля родненькая, а там порядок ещё по меньшей мере сутки наводить надо! Там такое творится! А из двух недель отпуска четыре дня уже прошли.

Мы чуть ли не на колени.

«Ну товариш майор, ну что же это…»

А комбат уже не шутит. То ли от улыбочек лицевые мускулы устали, то ли надоело ему с нами цацкаться, только голос его явственно звенит металлом:

«Молчать! Не пререкаться! Товарищи курсанты, это приказ!»

Хорошо. Пахали как проклятые. Со слезами. За сутки убрали мусор, осколки кирпичей, отскребли проклятый цемент от пола. В общем, навели марафет на рабочем месте.

Устали за эти пять суток мрачно. Потому что работали без перекуров, без перерывов, сутками напролёт. За всё это время, может, часа только два и поспали. Всё норовили побыстрее закончить. Что бы домой, в отпуск…

Слава Богу, что хоть Джафара, комдива нашего, в училище не было — уже и не помню, честно говоря, по какой такой нужде он отсутствовал, — потому что хотя бы в столовую можно было ходить в подменке и без строя, чтобы драгоценные минутки попусту не тратить. А был бы Джафар — работы — не работы — переоделся, помылся, почистился, погладился, побрился, подшился и — строем, с песней, как положено — пошёл. А плохо пошёл, некачественным строевым, с некачественным пением, так значит вернулся и пошёл снова, а потом ещё кросс пробежал. Для качества. Потому что ПОЛОЖЕНО. Кармическое слово. Любимое слово Джафара.

Помню, когда шли на пятые сутки в столовую, нас помощник дежурного по училищу остановил и заставил «дыхнуть»: никак не мог поверить бдительный «фуражка-звёзды», что нас хиляет от усталости и недосыпа, а не по пьяному делу.